Великая депрессия
\
Демократия
о
Пример России в этом плане так же показателен. Россия пала в Первой мировой, достигнув предела истощения своих сил, что привело к революции, хаосу и анарии, к «русскому бунту».
Последовавшая интервенция союзников привела к развязыванию масштабной тотальной гражданской войны. К оконча-нию интервенции Россия была полностью разорена и радика- лизована, например, только ее людские потери за этот период превзошли потери всех стран, участвовавших в Первой мировой войне, вместе взятых. А промышленное производство вместе с самой производственной базой было уничтожено практически до основания[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
Динамика спада промышленного производства во время Первой мировой войны и интервенции в Россииgt; 1913 г. = 100%932
140
Большевики в этих условиях были вынуждены использовать жесткую мобилизационную политику, выразившуюся сначала в виде диктатуры пролетариата, а затем в еще более радикальной форме — военного коммунизма[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Почему народ согласился на эту жесткую диктатуру? Почему пошел за большевиками? Из-за насилия? — но белый террор не только не уступал красному, но и превосходил его. Однако белые генералы не смогли удержать своих диктатур. Из-за большевистской идеологии? — отчасти да, однако настоящих большевиков была лишь ничтожная кучка, что же заставило большинство народа сплотиться вокруг них?
То же, что и во время Первой мировой заставляло в Англии и Франции народ сплачиваться вокруг своих правительств, — патриотизм и инстинкт коллективного самосохранения. Интервенция бросила русский народ за грань жизни и смерти, и народ согласился на невиданно жесткую диктатуру большевиков ради своего выживания. Без внешней агрессии — интервенции, большевики никогда не смогли бы не только установить прочную диктатуру пролетариата и тем более военный коммунизм, но и вообще удержаться у власти.
Никто не сделал для становления радикального коммунизма больше, чем пламенные «борцы за демократию» — идеологи интервенции, подобные Черчиллю, Клемансо, Френсису и т.п. Они и стали его истинными творцами. Без их дружных усилий любые попытки большевиков установить коммунистическую диктатуру потерпели бы неизбежный и скорый провал.
Впрочем сами большевики к установлению коммунистической диктатуры вовсе и не стремились[*************************]. В чем, в чем, а в политэкономии это были, пожалуй, самые образованные люди того времени. Они прекрасно знали и понимали все недостатки коммунизма и никогда даже в теории не помышляли довести свою революцию, по крайней мере в обозримом будущем, до этой стадии. Большевики даже диктатуру пролетариата считали лишь временной мерой. Их обобщенное мнение отражали слова Троцкого: «...Всеруководящие большевики без изъятия — мы не знаем ни одного — считали, что... после того, как Временное правительство бур-
жуазии «исчерпает себя», установится демократическая диктатура рабочих и крестьян, как преддверие буржуазно-парламентарного строя»933. Следует добавить только — социал-демократического парламентского строя. Ленин, в свою очередь, утверждал, что «с точки зрения марксизма, интересы общественного развития выше интересов пролетариата», а классовая борьба «не задерживает развитие капитализма, а ускоряет его, заставляя прибегать к более культурным, более технически высоким приемам капитализма»934.
Только агрессия либерального капитализма образца XIX в., пытавшегося «утопить в крови» зачатки появления новой социальной силы, привела к радикализации форм политической борьбы и установлению большевистской диктатуры. Военный коммунизм стал последним рубежом коллективной борьбы русского народа за свое выживание. Троцкий, указывая на этот факт, констатировал: «Вся эта политика военного коммунизма была нам навязана режимом блокированной крепости с дезорганизованным хозяйством и истощенными ресурсами»935.
Ленин: «Военный коммунизм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам... политикой. Он был временной мерой»936. Дж. Кейнс: «Советское правительство подходит русскому темпераменту, восстановление торговли, жизненного комфорта, простых экономических мотивов не способствуют экстремистским доктринам насилия и тирании, являющихся детьми войны и отчаяния»937.* * *
Остается вопрос: почему в России к власти пришли большевики, а в Германии фашисты? Почему вектор их развития был направлен в разные стороны? На этот вопрос в 1933 г. в беседе с советскими дипломатами пытался ответить немецкий дипломат Мильх: «Германская буржуазия не подлежит ликвидации по той простой причине, что она играет в Германии ту же самую роль, которую крестьяне играют в СССР. Подобно тому как мы (т. е. СССР) не уничтожаем крестьянство, а пытаемся его переделать мирными средствами, так точно и немецкие наци будут пытаться мирными средствами вовлечь буржуазию в национальный социализм...»938
Пространный ответ на вопрос дан в книге автора «Революция по-русски». В качестве его резюме можно привести цитату из журнала «Лайф», который спустя полвека после событий, писал про большевиков: «Их возмездием явился сплоченный средний класс Европы... как раз слабо представленный в России. В основном, поэтому, никакая Коммунистическая партия до сих пор не в силах захватить власть в Западной Европе»939. Сплоченный средний класс Европы привел к тому, что власть в ней захватили другие силы...
Баланс Мальтуса
Мальтус раскрыл Дьявола.
Дж.-М. Кейнс940
В 1798 г. английский экономист Т. Мальтус опубликовал памфлет «Опыт о законе народонаселения», где впервые попытался установить баланс между производством и потреблением. Мальтус утверждал, что в аграрном обществе плодородие почв увеличивается в арифметической прогрессии, а населения в геометрической. Как следствие, указывал Мальтус, нищета вызвана не структурой общества или политическими институтами, а постоянной тенденцией к уменьшению средств к существованию народонаселения, которая сдерживается только нищетой, ведущей к повышению смертности, и единственным путем к разрешению этой проблемы является принуждение бедноты к сокращению ее численности941.
Теория, описывающая тенденции аграрного общества не подошла для индустриального. Мальтус усовершенствовал свою теорию и опубликовал в «Принципах политической экономии», вышедших в 1820. Теперь уже не столько наличие доступного продовольствия определяло численность населения, сколько возможность обеспечения населения работой, при сохранении определенного его социального статуса и уровня эффективности производства. Мальтус связал рост населения с увеличением возможностей занятости. Необходим баланс между потреблением и производством942. В случае нарушения баланса утверждал Мальтус: «... гибель в той или иной форме просто неизбежна. Человеческие пороки — это очень активные и умелые пособники уничтожения людей. Они передовой отряд великой армии, сеющей смерть и разрушение, и часто сами завершают эту зловещую работу»943.
Баланс Мальтуса был отвергнут современниками, для них гораздо больший интерес представляли теории А. Смита и Д. Рикардо, которые ключевой проблемой политэкономии считали накопление, обеспечивающее рост производства ... и одновременно личного богатства (и, как следствие, социального расслоения, нищеты и неизбежного вымирания нижних слоев общества). Дж. Кейнс полностью признавал объективность этих экономических законов: «Неравенство получает право на существование только благодаря тому, что только оно может обеспечить накопление капитала, который, в свою очередь, является основой прогресса»944.
Однако тут же Кейнс впервые за последние сто лет признал и объективную закономерность баланса Мальтуса. К этому его подтолкнуло отчаянное состояние постверсаль- ской Европы. 13 мая 1919 г. граф Брокдорф-Ранцау обратился к мирной конференции: «Огромная часть промышленности Германии будет обречена на разрушение... Таким образом, в скором времени Германия не сможет обеспечить хлебом и работой миллионы жителей, которым мешают заниматься судоходством и торговлей. Они могли бы эмигрировать, но на практике это невозможно, поскольку многие страны, и самые важные страны, будут противиться иммиграции из Германии. Претворение в жизнь условий мира логически приведет к потере нескольких миллионов жизней в
Германии... Те, кто подписывает этого договор, подписывают смертный приговор многим миллионам немецких мужчин, женщин и детей»945.
Дж. Кейнс: «Я не вижу адекватного возражения этим словам... Перед нами стоит важнейшая проблема, по сравнению с которой вопросы территориального урегулирования и баланса сил в Европе совершенно несущественны. Многие катастрофы прошлого, отбросившие развитие человечества на столетия назад, произошли по причине внезапного исчезновения (как по естественным причинам, так по вине человека) временно благоприятных условий, обеспечивших рост населения более того уровня, который мог бы быть обеспечен по окончании благоприятного периода»946.
Согласно Гуверу в итоге Версальского договора, «по приблизительным оценкам, население Европы превышает на 100 млн. чел. величину, которую можно было бы поддерживать в отсутствие импорта, и существует за счет производства и распределения экспорта»947. Что ожидало Европу? Ответ, на основе теории Мальтуса, давал Кейнс в 1919 г.: «Нам угрожает опасность стремительного падения уровня жизни населения Европы, для многих означающего настоящий голод... Люди не всегда умирают тихо. Голод, погружающий одних в летаргию и беспомощное отчаяние, других ведет к психической несдержанности и отчаянию в безумии. И они могут низвергнуть остатки организации и утопить саму цивилизацию в отчаянных попытках удовлетворить непреодолимые личные нужды...»948.
Обреченные на вымирание вдруг не только позволили себе сопротивляться, но и провозгласили принципы нового общества, новой цивилизации, чем вызвали яростный священный гнев либеральной демократии. Папен негодовал: «В прежние времена те, кто был лишен прав и свобод, находили утешение в учениях церкви, которая выдвигала заповеди любви в противоположность доктрине силы, однако,— сожалел Папен,— времена изменились. Марксизм во всех своих формах ныне противопоставляет силу силе, а власть масс — авторитету правителей»949.
Согласно принципам либеральной демократии XIX в. миллионы людей должны были безмолвно умереть, а еще многие десятки и сотни миллионов были обречены на нищету и лишения. Либеральная теория рассматривает человека лишь как возобновляемый ресурс — подумаешь, вымрут миллионы, завезем новых рабов! А как же мораль? О да, великая либеральная мораль! Тот же Ф. Папен являлся чуть ли не агнцем божьим: «Нашей подлинной задачей была перестройка общества на основе принципов христианской морали»950.
Для наглядности можно привести условное графическое сравнение моделей поведения этих трех основных теорий в условиях кризиса, подчеркивающего их приоритеты.
А. Смит и Д. Рикардо
Либеральная теория А. Смита и Д. Рикардо предполагала, что в условиях кризиса в первую очередь должен сохраняться капитал, как необходимый и трудно получаемый источник экономического роста. В то же время нижние слои населения представляли собой дешевый и быстровосстановимый биологический ресурс. Действительно, при существовавших высоких нормах рождаемости и при том, что работать начинали с 7 лет, а можно было и вообще использовать дармовых рабов или эмигрантов, восстановление биологического ресурса по сравнению с капиталом обходилось дешевле и проще[†††††††††††††††††††††††††].
Однако подобная форма борьбы с кризисами по мере созревания социального сознания низов скоро стала угрожать внутренней стабильности государства. Либеральная теория ответила на вызов выносом кризиса за границы государства, путем внешней военной, экономической, колониальной экспансии и соответственно культивированием национализма. С середины XIX в. империализм стал одним из основных инструментов Великих европейский Демократий (Англии, Франции...) в борьбе с кризисами.
Мальтус
Теория Мальтуса подразумевала, что в условиях кризиса необходимо по возможности соблюдать баланс между населением и капиталом. Т.е. за счет мобилизации капитала обеспечить более низкие потери среди населения, путем либо перераспределения капитала, либо резкого увеличения объемов потребления и производства. Идеи Мальтуса были взяты на вооружение и получили свое развитие в марксизме, кейнсианстве и социалистических теориях.
Социальные теории смогли получить распространение, только после того, как индустриализация Запада в разы повысив производительность труда, создала для них соответствующую экономическую базу. Техническая революция сделала для социальной больше, чем все революционеры вместе взятые.
Социалистическая
Социалистическая теория в кризисных условиях устанавливала абсолютным приоритетом сохранение человеческой жизни за счет перераспределения капитала. Впервые повсеместно она была применена на практике во время Первой мировой войны в большинстве стран Европы, в том числе в Англии и Франции. Правда о социализме в то время речь не шла, она была использована лишь как составная часть общей мобилизационной политики.
Впервые принципы социалистической теории были открыто провозглашены во время большевистской революции в России. Они были выражены в наиболее крайней форме устанавливая абсолютным приоритетом максимальное сохранение человеческой жизни, за счет перераспределения капитала, в том числе и личного. Это утверждение может вызвать усмешку, как эти кровожадные большевики, залившие Россию кровью... На деле к жертвам красного террора, можно отнести не более 12% прямых потерь России в 1917— 1923 гг. Остальное — это потери от боевых действий, белого террора, голода и болезней, являвшихся, как и Ккасный террор, прямым следствием интервенции Великих либеральных демократий[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
Интервенция приняла характер крестового похода, призванного «утопить в крови» большевистскую революцию, ее жертвами в России стали более 8 млн. человек. По своему смыслу, содержанию и форме интервенция стала репетицией Второй мировой войны. По смыслу это была классовая война агонизирующего либерального капитализма XIX в. против утверждения новой — социальной политической силы; по содержанию империалистическая война на расчленение и порабощение России как государства и народа; по форме война чужими руками на уничтожение, ведь большевики —
враги человечества, а русские — не более чем дикие варвары, против которых дозволены все средства. Интервенция Лондона, Парижа и Вашингтона... стала протоплазмой фашизма. Она дала все аргументы будущим фашистским диктаторам. Именно из идей и планов Клемансо, Черчилля, Лансинга... вскоре взрастут Муссолини и Гитлер, которые в конечном итоге пойдут уже по хорошо проторенному и освященному пути...
Что касается самой революции — то она была лишь следствием. Революцию свершают не революционеры, а сама власть, заводящая общество в тупик[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Революционеры выступают лишь в качестве похоронной команды, спешащей убрать разлагающийся труп обанкротившейся власти, пока он своим ядом не отравил все вокруг. Работа столь же грязная сколь и необходимая, для того, что бырасчистить место для новой жизни.
К одной из объективных особенностей России можно было отнести огромный избыток сельского населения, по данным многочисленных исследований к 1914 г. он составлял 20—30 млн. человек951. Этот прирост в полной мере объяснялся аграрным законом Мальтуса. Основным представителем «избытка» было крестьянство, жившее еще полунатуральным хозяйством полуфеодализма. Любое даже незначительное повышение производительности труда или экономический катаклизм мгновенно превращал их в «лишних людей». Увеличить доход крестьян экстенсивными мерами было уже невозможно, земли на всех давно не хватало. Для того же, чтобы превратить лишних людей в рабочих, необходим капитал — ведь каждое рабочее место и его инфраструктурное окружение имеет конкретную цену. Эти капиталы в России были... проедены высшими классами. По словам М. Вебера, «судя по всему, эти деньги были выброшены на ветер»952. Салтыков-Щедрин: «Выкупные ссуды проедены или прожиты так, что почти, можно сказать, спущены в ватерклозет»953. В итоге к Первой мировой войне Россия подошла с огромным избытком радикализованного лишнего населения. Экономический кризис, вызванный войной, бросил его за грань выживания.
Баланс Мальтуса был нарушен, и, следуя либеральной доктрине, все эти люди были должны умереть. Однако вместо этого они восстали... В этой связи не так уж далек от истины был Дж. Кейнс, утверждавший, что огромный прирост населения России в конце XIX — начале XX века, достигавший почти 2 млн. человек ежегодно, сыграл в 1917 г. и во всех последующих событиях гораздо большее значение, чем Ленин и Николай И954.
Совокупные прямые потери России от Первой мировой, гражданской войн и интервенции составили около 12 млн. человек (с учетом эмигрантов). Но уже на следующий год после окончания интервенции в России начался бурный восстановительный рост населения. Среднегодовые темпы прироста населения в 1923—1929 гг. на четверть превышали темпы прироста начала XX в. и составляли в среднем более 2,5 млн. человек955. К 1928 г. численность населения выросла на 14 млн. человек956. В те же годы начался и рост безработицы.
Количество безработных, зарегистрированных на бирже труда,
тыс. человек957
01 Ю.1930 ШтттттшЖ 1.06 1930(8]
1 000 1 200 1 400 1 600 1 800
200
400
600
800
Ш
01 02 1930 01 04 1929 01.01 1929 01 01 1928 1.01 1927(7] 1 12.1925(5] 01 01 1925
Относительно скромные цифры зарегистрированной безработицы в СССР являлись лишь вершиной айсберга страны, в которой более 80% населения жило в деревне. Именно там скрывалась основная масса «лишних рук». Об их количестве дает представление тот факт, что в большинстве сельхозпроизводящих районов в 1925/26 г. на 11% хозяйств приходилось 76% всех товарных излишков958. Производительность труда в мелких хозяйствах была в среднем в 4 раза ниже, чем в крупных959, и первые едва выживали за счет своего полунатурального хозяйства. К 1928 г. баланс Мальтуса
зоз
снова оказался нарушен, он выразился в «вилке цен» на промышленные и сельхозтовары, что привело к экономическому и политическому кризису[**************************].
К 1929 г., когда начался Сталинский этап развития, общее количество «лишних рук» в СССР достигало 15—20% всей численности населения. Согласно либеральной доктрине эти люди должны были либо эмигрировать, как например, происходило в свое время в Англии и других странах Европы, либо умереть... Либо государство было должно, мобилизовав имеющийся капитал и власть, сконцентрировать их на создании новых рабочих мест... и несмотря на неизбежные жертвы, обеспечить выживание большей части населения. И Сталин начал ускоренную индустриализацию, пойдя по последнему пути.
Во время Великой Депрессии в сходной ситуации аналогично поступили Гитлер и Рузвельт. Отличие заключалось в формах, которые определялись историческими особенностями стран и тяжестью ситуаций, в которых они находились.
Экономика
Веймарская конституция скрупулезно выполнялась, пока на это хватало денег
В. Грызун960
Взглянем на проблему с еще одной стороны — экономической. Как известно из этого предмета, простейшая производственная функция — Q — имеет следующий вид:
Q - Q(K, L),
где К — капитал; L — труд.
При этом общий выпуск определяется объемом лимитирующего фактора. Таким образом, если количество капитала снижается ниже определенного уровня, то выпуск становится невозможным, «труд» превращается в безработных. Но это только одна сторона медали. С другой, рост безработицы сверх критического уровня снижает уровень потребления, что, в свою очередь, приводит к очередному сокращению количества предлагаемого капитала и новому падению производства. Получается замкнутый и все более сжимающийся круг кризиса перепроизводства, вырваться из которого традиционными рыночными методами не удается. По аналогии с гиперинфляцией, подобный рост безработицы можно назвать гипербезработицей.
Именно данная ситуация стала складываться в Германии в 1928 г., после пяти лет процветания, и приведшая в итоге к обвалу германской экономики. Наглядное представление о его глубине дает сравнение с другими великими странами мира. Так, максимальный уровень безработицы в США во время Великой Депрессии, в процентах от численности населения почти в два раза превышал аналогичный показатель для Германии и Великобритании (19%/11 %/11%). Однако, если оценку вести от фонового уровня безработицы в предкризисный период, то получается прямо противоположная картина.
Такая огромная разница между абсолютными и относительными цифрами может объясняться различием в методиках расчета безработицы. Например, Крафте приводит две оценки безработицы в Великобритании в те годы, которые различаются в два раза961. В то же время по отношению к фоновому уровню безработицы в 1923—1927 гг. обе методики дают одинаковый результат. Фоновый уровень безработицы, в свою очередь, определяется особенностями национальных экономик.
Безработица в США, Германии и Великобритании по отношению к среднему уровню за 1923—1927 гг. = 100%.
В 1930-х годах перегретая кредитами германская экономика рухнула, как только зарубежные активы были неожиданно отозваны. Пытаясь компенсировать отток денег из экономики, бизнес пошел на снижение уровня заработной платы. Последнее, в свою очередь, вело к снижению покупательной способности рынка, т.е. перепроизводству. Непосредственный участник событий, имперский комиссар по трудоустройству в правительстве Шлейхера, — Г. Тереке вспоминал: «Производственные мощности Германии расширились до предела, магазины и универмаги ломились от разнообразных товаров. Но этот огромный ассортимент товаров не соответствовал скромным покупательным способностям населения. Противоречие это и стало причиной кризиса в Германии, который еще усугублялся событиями в США. Недостаточная покупательная способность населения была следствием безудержного стремления крупных концернов и предприятий извлечь в годы процветания максимальные прибыли. В то же время хозяева концернов держали заработки на чрезвычайно низком уровне. И тут не помогали ни переговоры, ни профсоюзная борьба. Наоборот, предприниматели в специальном меморандуме потребовали дальнейшего радикального снижения заработной платы»962. Первое снижение зарплаты было проведено в 1928 г., когда Крупп возглавил объявленный рурскими промышленниками локаут, в результате которого было выброшено на улицы 250 тыс. рабочих, а после этого убедил правительство провести «чрезвычайное» снижение заработной платы на 15%963.
Безудержное «стремления крупных концернов и предприятий извлечь в годы процветания максимальные прибыли» было характерно не только для Германии, но и для их конкурентов из других стран мира. Правда между германским бизнесом и мировым в то время существовала некая разница, она заключалась не в большей алчности немцев, а в том, что им приходилось работать на заемные средства, т.е. покрывать стоимость процентов. Они повышали издержки германского бизнеса, который вступал в ожесточенную, смертельную борьбу за возвращение своих конкурентных позиций на мировом рынке. Снижение зарплат, должно было компенсировать издержки и повысить конкурентоспособность немецких товаров.
Нарастающая эксплуатация вела к тому, что Геббельс в 1925 г., в период подъема немецкой экономики, писал: «Мы в отчаянии. Немецкий народ систематически зреет для гибели. А пролетариат? Где же его борьба? Он терпит все, все и рад-радешенек, когда б только голод миновал»964. «Отвратительный народ немцы. Празднуют свое рабство»965. Рабочие действительно превратились в пролетариев и рабов, ведь именно «зарплата — материальная база и основной показатель всего культурно-бытового положения и социальной независимости рабочего класса»966.
Между тем увеличивающаяся зависимость от внешнего рынка вела к тому, что в случае любого даже незначительного катаклизма весь этот поток товаров должен был обрушиться на собственное население. Что и произошло после начала Великой Депрессии. В итоге внутренний рынок оказался переполнен товарами, которые не на что было покупать. Летом 1930 г. в Германии снова царил голод. Геббельс в то время отмечал странную картину: «Состояние сельского хозяйства ужасно. Зимой будет катастрофа. Поля, поля, колосья стоят высоко. Благословенный урожай! И вымирающее крестьянство»967. Последовавшее за сжатием рынка сбыта сокращение производства стало причиной обвального роста массовой безработицы968, что привело к взрывному росту социальной напряженности.
Ответной мерой бизнеса, направленной на подавление социальных волнений, стало установление фашистских диктаторских режимов. Муссолини не скрывал, в чьих интересах он устанавливал диктатуру, провозглашая одним из главных ее принципов: «Укрепление государства политического, всесторонняя демобилизация (либерализация) государства экономического»969.
* [††††††††††††††††††††††††††] *
Пример почти 20-кратного роста безработицы в Германии не единичен. Аналогичная ситуация складывалась в России 1917 г. после либерально-буржуазной революции. Отсутствие данных не позволяет прямо оценить рост безработицы. Однако косвенно о динамике можно судить по накопительному росту количества уволенных рабочих в России с первого месяца революции. Менее чем за 8 месяцев этот показатель, только по закрытым предприятиям* и только по имеющейся далеко не полной статистике революционной эпохи, вырос более чем в 25 раз.
Рост количества: уволенных рабочих970 и численности партии большевиков971 (по отношению к марту), в разах, и доля большевиков в выборных органах власти в 1917 г., в %972
в %
в разах
25
50
40
I число уволенных ¦¦ численность партии
А доля большевиков в выборных органах власти
15
10
! 30
20
0
10
0
Март Апрель Май Июнь Июль Сентярь-
Октябрь
Журнал «Вопросы страхования» уже в 1915 г. подчеркивал, что «война усилила безработицу, число безработных достигло необычайных размеров»973. В 1917 г. безработица достигла критического уровня. Естественно, никаких пособий по безработице в то время в России не существовало. Между тем темпы инфляции в 1917 г. почти в три с лишним раза превышали рост заработной платы974. Как следствие все скромные запасы на черный день, которые мог сделать рабочий, быстро растворились. С. Мельгунов, описывая то время, отмечал: «Голодающие нередко деревня, потребляющая хлебные суррогаты, громящая продовольственные склады, и рост безработицы свидетельствуют о том бунтарском настроении, которое создалось в массах и которым должны были воспользоваться социальные прожектеры»975.
Обвинению этих «социальных прожектеров» посвящена вся деятельность С. Мельгунова. Но кто мешал царскому, а затем Временному правительству если не исправить, то хотя бы сгладить ситуацию? Власть была в их руках, но они даже не попытались сделать этого. Почему? Не потому ли, что все социальные идеи лидера либералов П. Милюкова сводились к одному императиву: «загнать чернь в стойла»976. Они не считали голодающих и бастующих за людей, для них это была чернь, которая должна была безмолвно покорно сносить все страдания, доставшиеся на ее долю. И в этом был принципиальный вопрос, а даже не в самих голоде и страданиях. Народ на своей шкуре ощутил, что этой власти он не нужен, что она не считает низшие классы за людей. Что при либеральном правительстве, как и при царе он остается тем же быдлом, чернью, что провозглашенные призывы к равенству и братству, к «демократии» не более чем очередная ложь. И народ отвернулся от этой «буржуазной демократии»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
Что же до большевиков, то они не столько воспользовались разгорающимся бунтом, сколько стали последней преградой на его пути. И большевики всего через месяц после прихода к власти, 11 декабря 1917 г. в тяжелейших условиях военной и революционной разрухи принимают решение о «страховании на случай безработицы»977. В. Ленин полностью отдавал себе отчет, какие силы привели его к власти. В марте 1920 г. он в продолжавшемся споре с меньшевиками и эсерами говорил: «Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему вы этого не сделали? Потому, что ваша программа была пустой программой, была вздорным мечтанием»[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§].
Франция, например, приняла подобный закон уже в первые дни мировой войны: «Правительству пришлось наскоро создать организацию... по страхованию от безработицы. Оказание быстрой помощи диктовалось необходимостью сохранения социального мира. 20 августа 1914 г. правительство создало национальный фонд для безработных...»978
Экономическая агрессия — война на уничтожение...
Вышеприведенные рассуждения демонстрируют, что установление тоталитарных режимов, как в России, так и в Германии, помимо внутренних экономических и политических проблем, было прямым следствием действия внешней силы. В Германии — Версаля и репараций, в России — интервенции и холодной войны. Американский обвинитель Р. Джексон на Нюрнбергском процессе, в этой связи, был вынужден признать: «Совершенно не означает, что Соединенные Штаты или любая другая страна не повинны в тех условиях, которые превратили германский народ в легкую жертву запугивания и обмана со стороны нацистских заговорщиков»979. Следует только отметить, что обман и запугивание заговорщиков были лишь составной частью лжи и насилия самих Великих либеральных демократий. Именно они составляли ту внешнюю силу, которая на первый взгляд порой не различима, однако воздействие «невидимой руки» не менее, а зачастую и более разрушительно, чем прямая вооруженная агрессия.
Мало того, в соответствии с определением К. Клаузевица, суть обеих одна и та же. По Клаузевицу, цель войны состоит в стремлении «навязать противнику нашу волю», путем «нанесения ему вообще убытков»980. Каким путем экономической, идеологической или военной агрессии страна доводится до разорения, хаоса и самоуничтожения, непринципиально. В данном случае не столь важна форма, сколько содержание, ибо последствия всех видов агрессии одинаковы — получение тех или иных материальных, политических, конкурентных и т.д. выгод за счет или путем разорения и порабощения противной стороны.
Форма дает лишь юридические нюансы. Так, вооруженная агрессия после Первой мировой войны была осуждена и многочисленными международными договорами признана международным преступлением. Главный обвинитель от Великобритании на Нюрнбергском процессе X. Шоукросс ссылался именно на этот факт: «Агрессивная война, согласно Парижскому пакту и другим договорам, стала вне всякого сомнения преступлением. Именно на этом всемирном договоре, пакте Бриана — Келлога, главным образом, основывается второй раздел обвинительного акта»981. Британскому обвинителю вторил главный обвинитель от Франции Ф. де Ментона: «Агрессивная война, бесспорно, является нарушением международного права и, в частности, общего договора об отказе от войны от 27 августа 1928 г., известного под назва- ниєм «Парижский пакт»... Таким образом, с 1928 года агрессивная война перестала быть законной»982.
На немцев была возложена коллективная ответственность за Вторую мировую войну. Г. Али, например, утверждал: «Тот, кто не желает говорить о выгодах миллионов простых немцев, пусть молчит о национал-социализме и Холокосте». Выгоды «из аризации извлекали именно немцы... иными словами, 95% населения. Тот, кто говорит, что это были лишь отъявленные нацисты уходит от реальной исторической проблемы»983. О чем же тогда должны молчать те, кто, пользуясь естественным правом, не желает говорить о выгоде миллионов простых французов, англичан, американцев, бельгийцев... — получателей репараций и ростовщиков, которые наживались на разорении немцев после Первой мировой ради личной наживы?
Да, они не стреляли, не вешали, не сжигали, не убивали миллионы людей, они не держали в руках оружие и не стреляли в затылок. Они вели добропорядочный и пристойный образ жизни, были истинными демократами и защитниками прав человека, сидели в офисах, наверно, были и прилежными семьянинами, у них не возникало даже тени садист- ких мыслей. Они лишь, прикрывшись законом и правом, делали деньги на разорении и радикализации других, на доведении их до животного состояния, на уничтожении их цивилизации.
Но экономическая агрессия преступлением не только не считалась, но и относилась к неотъемлемой части естественного права (конкурентной борьбы) и контрактного (юридического) права. Последнее в случае с Германией также было подтверждено многочисленными международными договорами, например, Версальским миром, кредитами по планам Даурса и Юнга и т.д. Естественное право было возведено в закон. Когда Франция, Англия и США вышибали репарации и долги из Германии они это преступлением не считали.
Ф. Рузвельт столкнулся с той же проблемой внутри собственной страны. Его реакция была вполне определенной. В своей полемике с Верховным судом, президент заявил, что последний посчитал «право безжалостно взыскивать все до цента по частному контракту священно и выше самой Конституции, главное назначение которой состоит в том, чтобы заложить прочные и вечные основы жизни нации»984. На международной арене американские и французские «ростовщики» после Первой мировой войны поставили свои прибыли, свои права взыскивать долги выше не только человеческой жизни, но и существования самой цивилизации и возвели это право в закон[***************************].
Это утверждение не означает, что контракт, договор преступны сами по себе — но «все есть яд и все есть лекарство, тем или другим его делает лишь доза». Превышение дозы неизбежно превращает право в преступление, конкурентную борьбу в агрессию. Объект агрессии вынужден прибегать к адекватным мерам противодействия, которые обеспечили бы его выживание и развитие. Эти меры диктует закон самосохранения. Появление Гитлера и фашизма стали объективным и неизбежным следствием, защитной реакцией немецкого народа на экономическую агрессию, садистский экономический террор Великих либеральных демократий, и в первую очередь Франции, США и Англии. Министр иностранных дел Германии Штреземан в интервью Б. Локкарту в 1929 г. указывая на этот факт, говорил: «Теперь нам не остается ничего, кроме грубой силы. Будущее находится в руках нового поколения. Германскую молодежь, которая могла бы пойти к миру и обновленной Европе, мы упустили. Это моя трагедия и ваше преступление»985.
Мы вплотную подошли к вопросу об ответственности за фашизм и Вторую мировую войну. Официальный приговор был вынесен победителями на Нюрнбергском трибунале и он справедлив, но лишь отчасти. Немецкий фашизм стал прямым и неизбежным следствием внешней политики Великих Демократий. Они внесли в дело становления фашизма гораздо больше, чем Гитлер, вернее они стали основной силой, вызвавшей его к жизни. Без их усилий фашизма в Германии никогда бы не было... Речь не идет об оправдании немцев, правящих и деловых кругов германской элиты, приведшей Гитлера к власти, но они внесли не более чем лишь свой вклад в общее дело наравне с народами, правящими и деловыми элитами Франции, Англии, США, Бельгии, Польши и т.д., всеми теми, кто прямо или косвенно получил выгоды от Версальского мира, от разорения и радикализации Германии.
Казалось бы, после всего сказанного ответ ясен. Но все не так просто. Ведь установление фашистской диктатуры или развязывание войны для многих десятков и сотен миллионов людей населявшие разные страны, в том числе и Германию, не было самоцелью. Что же ими двигало?
За всем этим стоял всесокрушающий и неотвратимый интерес...