ГЛАВА 5 КОНЦЕНТРАЦИЯ ПРОИЗВОДСТВА И РОСТ ПРИБЫЛЕЙ КАПИТАЛИСТОВ

К онцентрация производства и рост монополий — характерная черта империалистической стадии капитализма. Достигнув высокой ступени к концу XIX и началу XX столетия, концентрация промышленности в России, несмотря на относительно низкий технический уровень производства, особенно усилилась в предвоенный период, когда по уровню концентрации промышленного производства Россия заняла первое место в мире, обогнав США, Германию, Англию и Францию.

Война не только не приостановила концентрации производства и роста на этой основе промышленных монополий, а еще больше усилила этот процесс, придав ему специфические черты, вытекающие из требований военного времени. Дело в том, что война, сулившая капиталистам огромные прибыли, потребовала перестройки промышленности на военный лад, а это в свою очередь породило факторы, усилившие концентрацию и особенно централизацию промышленного капитала, его монополизацию и т. д.

Особенно сказался на этом процессе острый недостаток сырья, топлива, оборудования и всякого рода материалов, который ощущался в стране с первых же дней войны и который все больше углублялся по мере возраставших с ее стороны потребностей. Это побуждало промышленные предприятия к объединению в целях полного овладения сырьем и топливом, а также использования своего монопольного положения в деле захвата наиболее выгодных заказов и установления высоких цен на поставляемую казне и частному потребителю продукцию. Мелкие же производства, будучи не в состоянии обеспечить себя сырьем, топливом и оборотными средствами, вынуждены были либо закрываться, либо по примеру своих старших партнеров становиться на путь объединения и приспособления своих производств к обслуживанию нужд войны.

Начало этому объединению положили две крупные конкурировавшие между собой группы в нефтяной промышленности — «Рашен ойл» и «Нобель»,— за которыми стояли Русско-азиатский и Петербургский международные банки. Затем произошло слияние группы крупнейших объединений: Коломенских заводов, Сормовских, Выксунских, Белорецких, образовавших ряд крупных монополистических объединений в машиностроительной и металлообрабатывающей промышленности.

Борьба за прибыли усилила процесс концентрации капитала, приводя зачастую к насильственному поглощению «единоличных» предприятий новыми мощными акционерными обществами, контролируемыми банками. Особенно в этом отличались акционерные предприятия тяжелой промышленности, которые, будучи тесно связаны с военным хозяйством и выполняя большие военные заказы, стали исключительными монополистами в военных сферах производства.

* [280]

*

Огромную организующую роль в образовании и развитии промышленных монополий (акционерных обществ и синдикатов) играли банки, которые, объединяясь и «сращиваясь» с ними, скупая их акции, становились фактически хозяевами всего денежного, а зачастую и производительного капитала.

0. засилье банковского капитала в русской промышленности мы находим подтверждение и в буржуазной периодической печати военного времени. Так, «Новый экономист» писал в 1916 г.: «Наши банки до известной степени из «коммерческих»... превратились в «промышленные», т. е. финансирующие промышленность... Банки стали строить железные дороги, сооружать фабрики и заводы, в руках банков оказались акции почти всех наших промышленных предприятий, а вместе с тем и сами предприятия. Банки стали торговать хлебом и сахаром, нефтью и углем, железом, медью, хлопком, шерстью и т. д. и т. п. Банки[281] стали синдицировать промышленность и сами объединяться в синдикаты. Сосредоточив в своих руках громадные капиталы (на 1 апреля 1916 г. собственные капиталы акционерных обществ исчислялись в 886 млн. рублей), банки, естественно, оказались в роли хозяев всей нашей промышленности» 1.

Ту же характеристику главенствующей роли банковского капитала дает и другой орган промышленной буржуазии — журнал «.Промышленность и торговля», который при оценке общего положения русской промышленности констатировал, что «в руках крупнейших коммерческих банков находятся главнейшие нити финансирования многочисленных металлургических предприятий как на юге России, так и на Урале»2.

Даже в отраслях, менее связанных с работой на войну (например, сахарная и текстильная), процесс концентрации и особенно централизации капитала достиг в годы войны исключительного размаха. Причем инициаторами этого дела были опять-таки банки, прибравшие к своим рукам не только контрольные пакеты акций, но и занимавшиеся их перепродажей и другими финансовыми махинациями. При активном участии банков произошло, например, объединение 48 текстильных предприятий, образовавших крупное монополистическое объединение в текстильной промышленности под названием «Катушка»3. Акционерная форма предприятий давала возможность крупнейшим банкам господствовать над огромными массами чужого капитала.

Посредством акционерных обществ крупные банки распоряжались не только своим капиталом, но и капиталом многочисленных мелких предприятий, за акционирование которых они брались с особой охотой, поскольку это сулило им получение большой учредительской прибыли. Увлеченные погоней за прибылью, которая составила в 1916 г. 154 065,4 тыс. руб., или почти в два раза больше, чем в 1913 г. *, банки развернули в годы войны, особенно во второй ее половине, усиленную деятельность по учреждению новых акционерных обществ и увеличению их капиталов.

О том, каких масштабов достигло это учредительство, можно видеть из следующих данных[282]:

Приспособление промышленного производства к нуждам войны требовало объединения капиталов, открытия новых и соответствующего переоборудования старых предприятий, образования новых акционерных обществ и других монополистических форм объединения промышленности.

Огромный рост акционерного учредительства, теснейшим образом связанный с процессом концентрации промышленности, находился в неразрывной связи с концентрацией банковского капитала и ростом акционерных банков. Число крупных акционерных коммерческих банков увеличилось с 40 в 1914 г. до 44 к 1917 г., а баланс этих банков — соответственно с 5779,5 млн. руб. в 1914 г. до 13 051 млн. руб. к 1917 г.[283] Рост потребности в денежном капитале потребовал притока новых средств в банки (в 1917 г. вклады в банки возросли почти в 3 раза по сравнению с 1914 г.), что стимулировалось повышением ссудного процента.

Отчеты восьми крупнейших петроградских акционерных коммерческих банков за 1916 г. показывают, что общие обороты этих банков увеличились в 1916 г. по сравнению с 1915 г. на 94,9 млрд. руб., или на 49,4%, что составило общую сумму оборота в 286,6 млрд. руб. против 191,7 млрд. руб. в 1915 г. Сильно возросли дивиденды банков, которых было выдано в 1916 г. в два раза больше, чем в первый год войны2.

Однако роль банковского капитала в судьбе промышленного производства измерялась не только абсолютными показателями роста оборотов, прибылей и дивидендов банков. Его роль на этом этапе характеризуется наряду с расширением кредитования промышленности чрезвычайно активным вмешательством в сферу материального производства. Еще до войны, а во время войны в особенности, банки все больше и больше подчиняли себе промышленность, перерастая из скромных посредников «в всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев, а также большею частью средств производства и источников сырья в данной стране...»3

Несомненно, крупные банки, владея контрольными пакетами, фактически были хозяевами большинства промышленных предприятий. Финансирование банками промышленности за время войны возросло в два раза. Но вместе с этим возросла и роль казны в финансировании промышленности. Авансы, безвозвратные ссуды, вложение средств на расширение производства вооружения делали промышленные предприятия, особенно крупные, менее зависимыми от банков.

Вот почему наряду с огромной ролью банков в работе промышленных производств происходил процесс подчинения банков крупным акционерным промышленным предприятиям. Среди таких акционерных промышленных предприятий, сросшихся с банками, следует отметить два огромных концерна (Второва и Стахеева), контролировавших десятки более мелких промышленных производств, принадлежавших к самым разнообразным отраслям промышленности

Дело, следовательно, не столько в том, с чьей стороны было больше засилье — со стороны банков или со стороны промышленности, сколько в образовании финансового капитала (на основе сращивания банковского капитала с промышленным), который в одинаковой мере господствует как над промышленным, так и над банковским капиталом. В. И. Ленин в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» дал исчерпывающее объяснение происхождению и сущности финансового капитала, указав, что «концентрация производства; монополии, вырастающие из нее; слияние или сращивание банков с промышленностью — вот история возникновения финансового капитала и содержание этого понятия»[284].

Процесс концентрации производства, роста монополий и образования финансового капитала на основе сращивания промышленного капитала с банковским имел место и в России, достигнув к началу первой мировой войны весьма больших размеров. Это было отмечено еще В. И. Лениным, который писал, что «слияние банкового и промышленного капитала, в связи с образованием капиталистических монополий, сделало и в России громадные шаги вперед»[285].

Капиталистические монополии, выросшие на основе концентрации производства и конкурентной борьбы и принявшие в России форму крупнейших акционерных обществ и объединений синдикатского типа [286], имели такое же преимущество по сравнению с индивидуальным предпринимательством, какое имеют крупные производства перед мелкими. На эту сторону дела, указывал еще К. Маркс, отмечавший прогрессивную роль акционерных обществ в сооружении Панамского канала, железных дорог и т. д., строительство которых было не под силу отдельным предпринимателям.

Являясь наиболее высокой ступенью в концентрации и централизации капитала и объединяя в своих руках огромные материальные, топливно-сырьевые, транспортные и денежные ресурсы, акционерные общества в странах Западной Европы сделали огромный скачок в своем развитии еще до первой мировой войны. Однако процессы акционирования капитала, развернувшиеся так быстро в Западной Европе, в довоенной России протекали несколько медленнее. Поэтому число акционерных компаний и сумма их основных капиталов в России были относительно меньше, чем в крупнейших капиталистических странах Европы. По данным Министерства торговли и промышленности, общая сумма капиталов акционерных обществ, действовавших в России в 1913 г., определялась в 403,1 млн. руб.1 За время войны в связи с усилившимся процессом концентрации производства и роста на этой основе новых акционерных обществ эта сумма значительно увеличилась, составив на 1 августа 1917 г. 1056 млн. руб.2 Усилилась за время войны и концентрация рабочей силы. Так, например, если в 1912 г. на предприятиях с числом рабочих свыше 500 человек было занято 53,3% всех промышленных рабочих России, то уже на 1 января 1915 т. этот процент поднялся до 56,5'. Особенно усилился процесс концентрации в металлургической промышленности, акционерные общества которой начали сращиваться с каменноугольными предприятиями, образуя мощные вертикальные комбинаты.

Концентрация капитала приобретала в условиях военной экономики тем большие масштабы, чем больше основных и оборотных средств требовалось в связи с приспособлением промышленных предприятий к обслуживанию нужд войны. К. Маркс указывал, что концентрация капитала ведет к колоссальному расширению размеров производства и возникновению предприятий, которые невозможны для отдельного капиталиста2. Именно в этой связи значительная часть предприятий, принадлежавшая ранее единоличным предпринимателям, была реорганизована, зачастую по их же собственной инициативе, в акционерные общества. Это относится главным образом к предприятиям, капиталы которых были недостаточны для того, чтобы справиться с выполнением огромных военных заказов, осуществить серьезную технологическую перестройку производства и резко увеличить предпринимательский доход.

1 См. «Статистический ежегодник» на 1914 г., стр. 199, а также «Народное хозяйство в 1914 г;», Пгр. 1916, стр. XXV.

* См. К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 449.

В разные периоды войны процесс акционирования в промышленности развивался по-разному. Первые полтора года после начала военных действий характеризовались некоторым ослаблением учредительской деятельности. Промышленность еще плохо приспособилась к новым, необычным условиям. В 1914—1915 гг. отмечалось некоторое сокращение числа вновь открывшихся акционерных обществ (на что влияло и формально отрицательное отношение к акционерным обществам со стороны правительственных органов). Однако с 1916 г. начинается период наивысшего развертывания военного производства и русская промышленность переживает полосу наиболее интенсивного акционирования капитала. Об этом красноречиво говорят данные, приводимые в нижеследующей таблице3.

В 1916 г. были открыты 244 новых промышленных и торговых акционерных общества с суммой основных капиталов 381,7 млн. руб. По сравнению с 1915 г. число акционерных обществ, открывшихся в 1916 г., увеличилось на 106 единиц, а сумма основного капитала новых объединений — почти на 200 млн. руб. Рост числа акционерных обществ превзошел в 1916 г. темпы акционирования капиталов в любой из довоенных годов

Основная масса вновь образованных акционерных обществ приходилась на отрасли промышленности, больше всего связанные с обслуживанием нужд войны (горное дело, выплавка металлов, металлообработка, химия и др.), Количество акционерных обществ в горнорудной промышленности увеличилось в 1916 г. больше чем в два раза в сравнении с предыдущим годом. Сумма основного капитала этих новых акционерных обществ составила более двух третей всего акционерного капитала горнорудной промышленности России. На втором месте по темпам и масштабам развития акционерного капитала стояла металлургическая и металлообрабатывающая промышленность, которая еще в 1914—1915 гг. занимала по размерам акционерного капитала только четвертое место.

Особенно высокими темпами росли основные капиталы машиностроительных и механических заводов, переключившихся на выполнение выгодных военных заказов раньше других и активнее других. Так, Общество Коломенских машиностроительных заводов за один только 1915 г. увеличило свой основной капитал с 15 млн. до 26 млн. руб. *, Общество механического завода Бромлея — с 1,5 млн. до 3 млн. руб.[287], Общество механических гильзовых и трубочных заводов Барановского — с 13,5 млн. до 22 млн. руб.[288]

Только в ноябре 1915 г. в металлообрабатывающей и металлургической промышленности возникло 46 новых акционерных обществ с основным капиталом 137,3 млн. руб., в то время как в 1915 г. основной капитал 58 акционерных обществ в этих отраслях составлял

2. млн. руб., а в 1914 г.— всего 22,4 млн. руб.[289] Это значит, что акционирование капитала происходило не только за счет роста числа акционерных обществ, но и за счет роста их капиталов, за счет концентрации и централизации капитала.

Но процесс концентрации и централизации капитала не ограничивался сферой тяжелой индустрии. Он широко охватил и отрасли легкой и пищевой промышленности, о чем свидетельствуют следующие данные (см. табл. на стр. 258) [290].

Анализируя эти и ранее приведенные данные о росте акционерных обществ, необходимо отметить, что, в о- первых, этот рост протекал крайне неравномерно (после снижения темпа акционерного учредительства в первые два года войны мы наблюдаем нарастание этого темпа в 1916—1917 гг., когда не только количество акционерных обществ, но и суммы их капиталов увеличились по сравнению с 1914 г. в 2—3 раза); во-вторых, рост акционерных обществ происходил в условиях войны не столько за счет расширения производства и обновления техники, сколько за счет механического объединения существующих предприятий на старой производственно-технической базе, что позволило им (т. е.

предприятиям, объединенным в акционерные общества) использовать свое монопольное положение на рынке и без повышения уровня техники.

Способствуя расцвету спекуляции и получению монопольно-высоких прибылей без сколько-нибудь значительных затрат на улучшение техники производства, капиталистические монополии тем самым тормозили развитие производительных сил страны и укрепление ее военноэкономического потенциала. Этому способствовали не только промышленные, но и банковские монополии, которые в условиях войны резко изменили свою кредитную политику. Из источника финансирования промышленности и расширения ее производственно-технической базы они превратились фактически в комиссионеров и ростовщиков, дающих гарантии и ссуды на выполнение выгодных военных заказов, получая за них огромные проценты. Так, от широко развернувшейся комиссионной деятельности банки получили в 1916 г. прибыли 64 754 тыс. руб. против 27 441 тыс. руб. в 1913 г., или 236%. От спекуляции ценными бумагами прибыль банков увеличилась в том же 1916 г. в 3,7 раза против 1913 г.»

Но, как установлено документальными данными, банки занимались во время войны не только спекуляцией ценными бумагами, что более или менее свойственно их функциям вообще, но и скупкой и перепродажей дефицитных товаров промышленного и сельскохозяйственного производства, что, казалось бы, никак не подходит к роду их деятельности. Это особенно относится к таким дефицитным товарам, как сахар[291], хлеб, мясо, масло, мануфактура, кожа и кожаные изделия[292], от скупки и перепродажи которых банки получали во время войны такие же баснословно высокие барыши, как и от спекуляции ценными бумагами.

Особенно охотно брались банки за выдачу гарантийных обязательств, без которых согласно решению Особого совещания по обороне мелкие и средние предприятия не могли получить от военведа ни заказов, ни, тем более, авансов под их выполнение. Гарантийные обязательства банков, преследовавшие ростовщические и откровенно спекулятивные цели, выдавались предприятиям за крупные проценты, причем банки не считались ни с финансовым «состоянием попавших к ним в кабалу предприятий, ни с интересами казны»[293].

В этой связи гарантийные операции банков влекли за собой не только усложнение отношений между заказчиком и поставщиком, но и значительное удорожание поставок, поскольку в их стоимость включалась и надбавка за выплату процентов банку*. Получая за свои гарантии от 16 до 18% общей стоимости военных заказов[294], банки широко использовали эту ростовщическую систему отношений с промышленными предприятиями, превратив ее в средство перераспределения созданной в сфере промышленного производства прибавочной стоимости.

Расширению спекулятивно-ростовщических функций и сужению производственного кредитования банками промышленности способствовало и то обстоятельство, что эта функция перешла если не целиком, то в значительной мере в руки казны, кредитовавшей не только государственные, но и частные заводы. Правда, казенные средства шли, как правило (ввиду бесконтрольности со стороны кредитора), не столько на строительство новых и расширение старых заводов, сколько на спекулятивные цели тех же промышленных дельцов, сумевших под различными предлогами обманывать казну и получать огромные ссуды, причем в большинстве случаев безвозвратные. Так, по данным профессора Сидорова, 67 эвакуированных заводов получили от казны 70 млн. руб., предназначенных для их восстановления, а использованных ими, как правило, для спекулятивных целей[295].

Во всех эгих махинациях банков и промышленных предприятий обнаружилась свойственная капитализму тенденция к паразитизму и загниванию, которая с особой силой проявилась в работе акционированной, т. е. монополизированной русской промышленности и банков в период первой мировой войны. Эта тенденция продолжала действовать и после Февральской революции, передавшей власть в руки буржуазии.

Правительство Гучкова и Керенского приняло все меры для дальнейшего «свободного» развития монополистического капитализма. Если до февраля 1917 г. для образования акционерного общества или увеличения его капитала требовалось специальное разрешение Совета министров, то теперь для этого достаточно было разрешения министра торговли и промышленности. При этом минимальная сумма учредительского капитала акционерного общества была понижена с 200 тыс. до 20 тыс. руб.

В два с лишним раза была понижена стоимость акций (с 60 до 26 руб.).

Облегчение формальных требований к организации акционерных обществ позволило промышленной буржуазии еще более усилить процесс акционирования капитала. За одно лишь первое полугодие 1917 г. было образовано 206 новых акционерных обществ с капиталом в 468 млн. руб. Из них: в январе — феврале 1917 г. образовались 64 общества с капиталом в 88 млн. руб., в марте — апреле — 37 обществ с капиталом в 123 млн. руб. и в мае — июне—105 обществ с капиталом в 256 млн. руб.

Весьма характерно, что, несмотря на общую хозяйственную разруху и резкое обострение классовой борьбы после Февральской революции, период буржуазного Временного правительства оставил далеко позади предвоенный 1913 г. как по числу новых акционерных обществ, так и по размеру вложенных средств. Значительная часть последних принадлежала иностранцам, которые получали от эксплуатации рабочего класса и природных богатств России исключительно большие прибыли. Широко привлекая иностранный и отечественный капитал к участию в акционерных обществах, Временное правительство 10 марта 1917 г. приняло специальный закон, отменявший все ограничения, существовавшие (формально) при царском режиме, для образования национальных акционерных компаний *.

Министр торговли и промышленности, поддерживавший идею свободного акционирования промышленности, 14 апреля 1917 г. при посещении Московской биржи указывал, что «ныне делаются дальнейшие шаги к упрощению и ускорению открытия акционерных обществ... Вырабатывается ряд примерных уставов различных типов, которыми учредители могли бы руководствоваться при устройстве желаемых компаний. В заботах о нуждах мелкого предпринимательства министерство считает долгом обратить внимание на разработку вопроса о допущении товариществ с переменным составом и капиталом, которые могли бы служить легкой формой для объединения мелких производств»В объединении мелких капиталистов министр торговли и промышленности усматривал возможность широкого вовлечения в акционерные общества не только капиталистов, но и рабочих и служащих с целью смягчения классовых противоречий между трудом и капиталом.

То, что предприняло Временное правительство для облегчения предпринимательской инициативы, было попыткой подражания немецкой военной экономике, опиравшейся в своем развитии на широко распространившуюся в Германии акционерную форму капитала. Факты показывают, что в Германии в период войны принимались даже некоторые принудительные меры по акционированию и картелированию промышленного производства. Большая часть капиталов была направлена в отрасли промышленности, тесно связанные с обслуживанием военных нужд.

0. перемещении капиталов во время войны можно судить по размерам капитальных вложений акционерных обществ и другого рода монополистических объединений Германии в разные отрасли германской промышленности. С 1914 по 1916 г. в горнорудную, металлургическую, металлообрабатывающую и химическую промышленность было помещено 73% всех новых капиталовложений. Особенно выделяются в этом отношении металлургия и химия, утроившие с 1915 по 1916 г. свои инвестиции.

* *

¦

Усилившийся во время войны процесс концентрации и монополизации производства в России проходил при активном участии иностранного капитала.

В начале войны в связи с нарушением международных экономических связей долевое участие иностранного капитала в промышленных и банковских инвестициях в России претерпело некоторое изменение. Доля иностранного капитала в акционерных обществах России сократилась с 40,5% в довоенное время до 35,8% в 1916 г.[296]

Сокращение доли иностранного капитала, помимо затруднения финансово-экономических связей с Россией ввиду условий военного времени, было обусловлено и другими факторами: устремлением иностранного капитала на «свои» внутренние рынки, на финансирование «отечественной» промышленности; нежеланием части иностранных капиталистов рисковать во время войны крупными инвестициями в России, поскольку поражение ее могло бы пагубно отразиться на этих инвестициях. Некоторую роль в снижении удельного веса иностранных капиталов сыграла конфискация части немецких фондов, проведенная царским правительством под давлением русской буржуазии. Сокращение доли иностранного капитала было вызвано и мобилизацией русских капиталов, в частности, прибылей акционерных обществ и банков, и направлением их на расширение военных промышленных предприятий (особенно в связи с усилением накопления военных прибылей).

Однако процесс снижения доли иностранного капитала в русской промышленности за первые два года войны отнюдь не означал, что русский национальный капитал начал освобождаться от иностранного влияния и зависимости, как это ошибочно утверждают некоторые экономисты и историки. П. И. Лященко, например, считал, что в связи с начавшейся во время войны скупкой русскими промышленниками акций закрытых в России некоторых вражеских компаний русская промышленность начала «освобождаться от зависимости от иностранного капитала» *.

Но это неправильно. П. И. Лященко принял в расчет только факт снижения в русской промышленности доли немецкого капитала в связи с начавшимся во время войны секвестром ряда немецких промышленных предприятий (который, кстати говоря, не был доведен до конца) и скупкой акций этих предприятий русскими промышленниками и не принял во внимание увеличения доли англофранцузского и американского капитала, значительно усилившего свои экономические позиции в России и осуществлявшего в отношении ее (особенно с помощью военных займов и поставок вооружения) политику господства и подчинения.

Уже одно то, что царская Россия получила от заграницы за время войны до 8,5 млрд. руб. займов *, главным образом на покупку предметов боевого и материально- технического снабжения армии, говорит о колоссальном вторжении иностранного капитала в экономическую и военно-политическую жизнь страны, причем здесь не имеет принципиального значения, чей капитал больше устремлялся в Россию — немецкий или англо-американский. Всякий иностранный капитал, какую бы национальную форму он ни имел, ставит своей целью экономическое и политическое порабощение страны, ввозящей капитал, выкачку из нее монопольно высоких прибылей. Эксплуатация природных и человеческих ресурсов России иностранным капиталом продолжала оставаться и во время войны, приняв еще более тяжелые для России формы.

Об усилении (а не об ослаблении) экономической зависимости России от заграницы говорят и данные о притоке иностранного капитала в русскую промышленность, приведенные самим же П. И. Лященко[297]. По его сведениям, а также по сведениям других авторов, занимавшихся исследованием долевого участия иностранного капитала в России (П. Оль, Л. Эвентов, М. Гольман и др.), общая сумма иностранных капиталов в акционерных обществах России составляла на 1 января 1917 г. 2243 млн. руб., из коих 256 млн. падает на облигационный капитал и 237 млн.— на кредитные учреждения. В основном капитале промышленных акционерных обществ России доля иностранного капитала исчислялась суммой в 1750 млн. руб.[298] Если учесть, что весь основной капитал акционерной промышленности России составлял на 1 января 1917 г., по расчетам академика Струмилина, 3185 млн. руб.[299], то на долю иностранного капитала падает не менее 53%. Из этой суммы на долю французского капитала приходится 32,6%, английского — 22,6, немецкого—19,7, бельгийского — 14,2, американского — 5,2 и на долю остальных стран — 5,7% *.

Усилению притока иностранного капитала в русскую промышленность (начиная с 1916 г. и отчасти с конца 1915              г.) способствовали:              развернувшаяся в стране

«учредительская горячка», рост потребностей в инвестируемом капитале (при отсутствии возможности удовлетворения этой потребности за счет внутренних капиталов), падение курса рубля и рост уровня учетного процента. Падение курса рубля и снижение цен акций русской промышленности содействовали тому, что иностранный капитал, особенно английский, французский, американский и японский, занялся массовым приобретением акций русских металлургических, машиностроительных, нефтяных, угольных и других производств. По состоянию на 1 января 1917 г. общая сумма иностранных капиталов, вложенных в горнозаводскую и металлургическую промышленность России, исчислялась цифрой более чем в 900 млн. руб., из коих на долю черной металлургии падало 318,6 млн. руб., цветной металлургии — 184,3 млн., или 70% всего акционерного капитала этой отрасли промышленности[300], нефтяной — 258,5 млн., каменноугольной — 160 млн. руб.

Весьма значительным было участие иностранного капитала в крупной металлообрабатывающей промышленности, где из 636 млн. руб., вложенных в эту отрасль промышленности в 1916—1917 гг., на долю иностранного капитала приходилось 392,4 млн. руб. (включая и облигационный капитал в сумме 20,4 млн. руб.), или около 62% [301]. Иностранный капитал в химической промышленности ввиду незначительного объема производства составлял по своим абсолютным размерам меньшую цифру (77,1 млн. руб.), чем в других отраслях тяжелой промышленности. Однако относительная величина его возросла к 1917 г. до 45% против 31% в 1900 г. и 41% в 1915 г.[302]

Конечно, подсчеты иностранного капитала в русской промышленности, особенно в металлообрабатывающей, не могут претендовать на непогрешимость, ибо их авторы (П. Оль, Эвентов, Гольман и др.), во-первых, выводили эти подсчеты, как правило, по отношению только к крупным, преимущественно акционированным предприятиям и исключали из этих подсчетов мелкие и средние предприятия, с капиталом ниже 500 тыс. руб., в которых иностранный капитал, как правило, отсутствовал *; во-вторых, они включали в сумму иностранного капитала весь капитал иностранного происхождения, без подразделения на экспортированный капитал и капитал, переселившийся в Россию вместе со своими хозяевами, ставший по существу «русским» национальным капиталом.

Без этого подразделения ускользает из поля зрения то обстоятельство, что экспортированный из-за границы капитал вывозит к себе на родину всю прибавочную стоимость, созданную в стране, импортирующей капитал, в то время как осевший, т. е. ассимилированный, иностранный капитал является по существу уже «отечественным» капиталом, не вывозящим всей прибавочной стоимости за границу, а капитализирующим ее (в своей зна- ччительной части) внутри страны и тем самым способствующим развитию ее производительных сил. Но если бы даже при подсчете размеров иностранного капитала в русской промышленности были приняты во внимание и отмеченные выше методологические упущения, то относительная величина этого капитала могла бы сократиться на величину, не изменяющую принципиального положения вещей. Во всяком случае это не дало бы возможности считать, что русская промышленность освобождалась от зависимости от иностранного капитала.

Продолжая экономическую политику царизма, Временное правительство не ослабило, а еще больше усилило приток иностранных капиталов в Россию и привело русскую промышленность к еще большей зависимости от иностранного капитала. Устами своих наемных писак оно хвасталось: «В свободную Россию притекут в огромном количестве иностранные капиталы, которые в соединении с отечественной предприимчивостью дадут максимальный эффект»

После Февральской революции продолжалось трестирование русской промышленности при активном участии иностранного капитала; с каждым месяцем она ставилась все в большую и большую зависимость от международных финансовых групп. Правительство Керенского разрабатывало даже план передачи в эксплуатацию американскому капиталу преобладающей части государственных рудников в России и горных заводов, концессий на эксплуатацию нефти на Сахалине, золотых приисков на Алтае, медных залежей на Кавказе и т. д.2

Некоторое исключение составляли мелкая и средняя промышленность, которые в основном работали на «отечественном» капитале и, как правило, для внутреннего рынка. Но процесс концентрации производства и, в частности, принятые Временным правительством меры по дальнейшей монополизации промышленности создавали условия для постепенного и полного подчинения средней и мелкой промышленности как отечественному крупному акционированному капиталу, так и иностранному, в том числе даже немецкому.

Наши изыскания в фондах Центрального военно-исторического архива позволили обнаружить многочисленные факты, свидетельствующие не только об открытом и особенно замаскированном долевом участии немецкого капитала в русской промышленности в годы войны, но и об активной деятельности немецкого капитала по ослаблению военно-экономического потенциала России, начиная от организации диверсионных актов на промышленных предприятиях и кончая организацией разведывательной службы, передававшей немецкому генеральному штабу важные секретные сведения о военном производстве России. Примером тому является деятельность одного из директоров Путиловского завода — некоего Орбановского, который, будучи связан с немецкими банковскими и промышленными монополиями, передавал немецкой разведке важные сведения как о Путиловском заводе, производившем предметы артиллерийского снабжения, так и о других военных заводах, с которыми он имел связь по выполнению военных заказов. В частности, у Орбановского во время его ареста были найдены секретные документы по строительству военных кораблей, секретные технические документы Морского министерства, ряд секретных сведений о Петроградских военных заводах, приготовленные им для передачи немецкой разведке через существовавшую в России во время войны торговую фирму «Кунст и Альберт»'.

Не случайно в материалах Чрезвычайной следственной комиссии при Временном правительстве указывалось, что если бы жизнью русской армии, внутренней жизнью России руководил германский генеральный штаб, то он не создал бы ничего другого, кроме того, что было уже создано его агентурой в экономической и военнопромышленной жизни страны.

Пользуясь покровительством высокопоставленных лиц в России, немецкая агентура в лице акционеров, забравших в свои руки некоторые важные отрасли тяжелой промышленности (машиностроение, химия, электротехника и т. д.), сознательно тормозила их работу по укреплению военнопромышленного потенциала страны. Больше того, заключая с казной контракты на поставку ей предметов снаряжения армии, немецкие акционеры не торопились с их выполнением, хотя и брали под эти заказы огромные авансы. Так, акционерное общество «Сименс и Шуккерт», взяв под заключенный контракт на поставку предметов военно-технического снабжения армии аванс в размере 10 млн. руб., выполнило этот контракт всего лишь на сумму 10 тыс. руб.[303], не понеся никакой ответственности за ущерб, причиненный казне. Это же общество должно было по заключенным с казной контрактам поставить военному ведомству до 1 марта 1916 г. 800 тыс. взрывателей, а поставило только 15 тыс.[304] Так же поступало и правление акционерного общества Коломенского завода, которое, заключая с казной контракты на поставку ей предметов артиллерийского снабжения и беря под эти контракты миллионные авансы, систематически срывало их выполнение. Такое поведение правления акционерного общества Коломенского завода Министерство внутренних дел объясняло связями правления завода с германским банком и крупным немецким промышленником Лессингом, скупившим еще в 90-х годах XIX столетия до 90% акций данного завода[305]. В этой связи московский губернатор Муравьев в телеграмме на имя министра внутренних дел от 29 июня 1915 г. писал: «Усматривая непозволительную медлительность Коломенского завода в выполнении работ на нужды армии, дающую повод заподозрить злоумышленность этой медлительности, признаю необходимым командирование специалистов для ознакомления на месте с постановкой дела по обеспечению правильного производства»[306].

Подрывная деятельность германских промышленников и их агентов в России, выполнявших задание германского генерального штаба, вызвала сильную антинемецкую реакцию в разных кругах русского буржуазного общества. В частности, эта реакция, проявлявшаяся из разных побуждений, заставила Муравьева в своей повторной телеграмме на имя Министерства внутренних дел просить воздействия на пронемецкую дирекцию Коломенского завода, вплоть до «изъятия завода из рук владельцев» [307].

При обсуждении 13 марта 1915 г. в междуведомственном совещании при Министерстве торговли и промышленности вопроса о пронемецкой деятельности акционерного общества целлюлозной фабрики. «Вальдгоф» было выяснено, что многие предприятия этого акционерного общества, в которых господствует немецкий капитал, действуют в ущерб военным и экономическим интересам России. В резолюции этого совещания указывалось на необходимость всемерной борьбы с «засильем неприятельского капитала, преследующего не только экономические, но и политические интересы». Указывалось на необходимость «вытеснения его с наших рынков. Только при такой системе может возродиться самостоятельная русская промышленность» [308].

На заседании Особого совещания по обороне предлагалось закрыть принадлежавшие обществу «Вальдгоф» предприятия, с передачей их во временное управление казны и последующей распродажей акций этого общества русским промышленным организациям. Но из этого ничего не получилось, так как хозяева акционерного общества «Вальдгоф» (т. е. немецкие капиталисты) прикрыли себя подставными лицами; Мясоедовым, Фрейнатом, Тиме и др., на имя которых был переписан принадлежавший немцам капитал указанного выше общества, а следовательно, и все права на его управление[309]. Точно так же было сделано и с предприятием акционерного общества «Треугольник».

О прикрытии во время войны немецких капиталов подставными лицами свидетельствуют многочисленные факты. В первые же дни войны на Кадиевском заводе состоялась секретная беседа между директором Южно-русского Днепровского металлургического общества Ясюкевичем и немецким капиталистом Кооперсом, владельцем коксовых печей и завода по улавливанию побочных продуктов коксования, о том, что последний как германский подданный выезжает в Германию, а администрация Днепровского завода обязуется всю прибыль, получаемую от коксовых печей и завода, переводить по адресу: Дж. Пикк (вымышленная фамилия Кооперса), Шеффильд, Англия. В соответствии с этой договоренностью дирекция Южно-русского Днепровского металлургического завода систематически в течение всей войны переводила через особую канцелярию кредитной части Министерства финансов огромные суммы военных прибылей на имя Дж. Пикка[310], получая за эти услуги соответствующее вознаграждение.

При помощи подставных лиц немецкие капиталисты образовали в самом начале войны новую дирекцию завода Общества русской железной промышленности (бывший Гантке) в Екатеринославе и через эту подставную дирекцию управляли заводом и получали от него военную сверхприбыль *.

Случаи конфискации (секвестра) капиталов, принадлежавших немцам, были далеко не массовым явлением. При помощи подкупа крупных чиновников и переписывания капиталов на имя подставных лиц немецким капиталистам удавалось не только спасать свои капиталы от секвестра, но и избегать ответственности за срыв военных заказов, под которые они получали миллионные авансы. Это происходило еще и потому, что в составе правительства и даже в самой царской фамилии было немало лиц, которые были тесно связаны с немецкими фирмами и открыто защищали их интересы, как свои собственные. К этим лицам относится, в частности, бывший военный министр генерал Сухомлинов, по предложению которого было принято Особым совещанием по обороне 1 июня 1915 г. решение о том, чтобы в периодической печати были прекращены нападки на фирмы, хотя бы и внушающие подозрения в их германском происхождении[311].

Имея личные связи со многими из этих фирм, генерал Сухомлинов не только охранял их от нападок прессы, требовавшей секвестра немецких предприятий, но и содействовал выдаче им крупных военных заказов и больших авансов, служивших источником финансирования немецкой разведывательной службы в России. Характерен в этом отношении пример с главным акционером Киевского южно-русского завода Альтшиллером, который, будучи агентом немецкой разведки и состоя в личной дружбе с Сухомлиновым, получал при его помощи не только выгодные военные заказы, но и некоторые интересовавшие немецкую разведку сведения. При этом любопытно, что, несмотря на имевшиеся подозрения о шпионской деятельности Альтшиллера, последний чувствовал себя под покровительственной рукой Сухомлинова неуязвимым. И только тогда, когда были получены компрометирующие данные, Альтшиллер был незаметно сплавлен в Вену, где он не раз встречался перед войной со своим покровителем генералом Сухомлиновым а.

Таким образом, под невинными вывесками немецких Акционерных компаний, носивших часто русские наименования, скрывались очаги экономического и военнополитического шпионажа, органы финансирования диверсионной деятельности немецкой разведки, осуществившей во время войны ряд крупных диверсий на заводах России.

* *

*

В свое время Маркс дал научный ответ на вопрос о происхождении капиталистической прибыли, показал ее как превращенную форму прибавочной стоимости, как результат неоплаченного труда рабочих. Он указывал, что «цель капиталистического производства всегда состоит в создании максимума прибавочной стоимости или максимума прибавочного продукта с минимумом авансированного капитала» *. Однако капиталисты в домонополистический период ограничивались получением средней прибыли. После вступления капитализма в эпоху империализма изменились экономические условия его развития, приведшие к модификации экономических законов капитализма.

Исследуя изменения экономических условий развития капитализма в эпоху империализма, В. И. Ленин показал, что сущностью империализма является господство не свободной конкуренции и не средней прибыли, а господство монополий, монопольной цены и монопольной сверхприбыли.

Эти черты, свойственные монополистической стадии капитализма, с особой силой проявились в период первой мировой войны, создавшей для капиталистов не только более широкое поле эксплуатации живого труда (особенно труда женщин, подростков, военнопленных, беженцев ИТ. д.), но и более выгодную конъюнктуру по сбыту своей продукции, а следовательно, и по получению на основе исполнения выгодных военных заказов монопольно высоких прибылей.

Попробуем проследить это на конкретно-историческом материале России, в частности на анализе архивных дан-

1 К. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. II, ч. 2, 1936, стр. 218.

т

ных, а также официальных источников (балансы и отчеты акционерных предприятий), печатавшихся в годы войны в «Вестнике финансов» и в других периодических изданиях. Хотя эти источники и не являются исчерпывающими и достоверными (публикуемая в них отчетность охватывала лишь часть акционерных обществ, причем показывающих свои прибыли в заведомо преуменьшенном виде), они все же могут служить некоторой условной базой при анализе финансово-экономического состояния промышленных предприятий, размеров их прибылей и дивидендов, полученных за годы войны.

По значительно преуменьшенным официальным сведениям Совета съездов представителей торговли и промышленности, 791 акционерное предприятие увеличило свою валовую прибыль с 351,7 млн. руб. в 1913 г. до

2. млн. руб. в 1915 г. По некоторым акционерным обществам прибыль превышала весь акционерный капитал. Из 19 крупнейших металлургических обществ с акционерным капиталом в 250 млн. руб. только одно акционерное общество оказалось недостаточно прибыльным. Это — Общество Русско-балтийского вагоностроительного завода в Риге, уменьшение прибылей которого было вызвано эвакуацией завода из Риги. Остальные общества получили в 1914—1917 гг. огромные прибыли.

Опубликованные в 1916—1917 гг. балансы акционерных предприятий позволяют составить следующую сводную таблицу прибылей, полученных предприятиями ведущих отраслей русской промышленности за время войны

1 «Вестник финансов, промышленности и торговли» № 31, 1917 г., стр. 125—126; № 33, стр. 190—191.

По отдельным предприятиям тяжелой промышленности прибыль доходила до особенно больших размеров. Так, в записке, адресованной председателю Центрального военнопромышленного комитета А. И. Гучкову и опубликованной (в кратком изложении) в суворинской газете «Новое время», сообщалось, что Соединенные кабельные заводы с капиталом в 6 млн. руб. давали до войны 1,4 млн. руб. чистой прибыли, а в 1915 г.— до 3,5 млн. руб.

Значительно увеличили свои прибыли и другие крупные акционированные предприятия металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Так, прибыли Никополь-Мариупольских заводов возросли в 1915 г. против 1913 г. на 1,28 млн. руб., Сормовских — на 1,6 млн., Коломенских — на 2,46 млн. руб. и т. д.[313]

В 1916 г. процесс обогащения акционированных предприятий тяжелой промышленности шел еще более интенсивно. Так, Общество машиностроительных заводов Гартмана получило в 1916 г. чистой прибыли 2,06 млн. руб. против 1,04 млн. в 1913 г., Русское паровозостроительное и механическое общество — 2,3 млн. против 0,64 млн. в

1913 г., Общество Тульских меднопрокатных заводов — 15,51 млн. руб., или в 7—9 раз больше, чем в 1913 г.[314]

Чудовищные размеры получаемых прибылей ставили, как об этом свидетельствует периодическая печать, в тупик даже самых хитроумных бухгалтеров, не знавших, куда списать и как прикрыть эти огромные доходы от «всевидящего глаза» представителей фиска.

Высокий уровень прибылей, характерный для большинства акционерных предприятий, работавших на нужды войны, определил собой и небывалые размеры дивидендов. Если исходить из опубликованных в периодической печати балансов металлургических производств (в которых приводились, как известно, скорее заниженные, чем действительные, показатели роста прибылей), то и по ним можно составить близкое к действительности представление.

Так, например, по имеющимся в архивных фондах материалам, Кольчугинские латунный и меднопрокатный заводы, контролировавшиеся немецкой фирмой Вогау, на основной капитал в 10 млн. руб. получили в 1915/16 операционном году валовой прибыли 14 093991 руб., или 140% на капитал. После отчисления известных сумм в запасные капиталы и погашения налогов чистая прибыль составила 9 млн. руб., или 90% от общей суммы основного капитала. Но это только прибыль, не считая стоимости запасов топлива, металлов, готовой продукции и т. д., определявшейся цифрой в 17,7 млн. руб.2

Большими дивидендами, т. е. чистой прибылью, подлежащей распределению между акционерами, характеризовалась деятельность металлургических предприятий юга России, объединявшихся синдикатом «Продамет». Предприятия этого синдиката, устанавливая монопольно высокие цены на поставляемый металл (преимущественно предприятиям, работавшим на цели войны), могли получать огромные дивиденды без расширения производства, а иногда и при сокращении его с целью искусственного повышения спроса на металл. На это указывалось, в частности, на заседании металлургического отдела ЦВПК от 25 мая 1916 г., где говорилось, что «недостаток металла в значительной степени является результатом

деятельности общества «Продамет», которое, опираясь иа высокие цены, не только не стремится к увеличению производства, а, наоборот, к его сокращению» *.

В результате этого, а также использования других спекулятивных махинаций дивиденды семи крупных металлургических предприятий юга России, входивших в синдикат «Продамет» (Днепровское, Южно-русское, Русско-бельгийское, Никополь-Мариупольское, Донецко- Юрьевское, Новороссийское и Константиновское общества), составили в 1916 г. 14,6 млн. руб., или 15,3% от общей суммы основного капитала[315].

Однако рентабельность капиталистического предприятия определяется не только размерами получаемого дивиденда, но и размерами капитализации прибавочной стоимости, ибо буржуазные экономисты обычно включают в дивиденды только чистую прибыль, а прибыль, направляемую на расширение производства, не учитывают. Если же учесть и то и другое, то мы получим еще более яркую картину капиталистического обогащения в годы войны.

В самом деле наряду с получением в 1916 г. чистой прибыли (т. е. дивиденда в буржуазном понимании) в сумме 14,6 млн. руб. предприниматели и акционеры металлургических производств смогли отчислить в фонд расширения производства 23 млн. руб. Это отчисление превысило сумму дивиденда 1916 г. на 65%, и сумма всей прибыли оказалась выше дивиденда более чем в 2,5 раза.

Получение высоких прибылей и дивидендов усилило не только «учредительскую горячку», о которой мы говорили выше, но и создало благоприятные условия для выпуска новых акций и повышения их номинальной стоимости, часто без увеличения реального капитала. Акционерная форма капитала обладает той особенностью, что наряду с реальным капиталом, вложенным в предприятие, существует и фиктивный капитал, определяемый суммой цен выпущенных акций, которые являются своего рода удостоверениями на доход. В то же время биржа создает возможность постоянной продажи и перепродажи этих акций с повышением их курса в соответствии с ростом их доходности. А так как доходность акций во время войны была весьма высокой, то и курс их имел тенденцию к рез- кому возрастанию.

Несмотря на то что уже в 1914 г. курс акций имел значительно более высокий уровень, чем за последнее предвоенное десятилетие, в 1916 г. он возрос еще больше. Так, по заводам Гартмана довоенный курс акций увеличился в 1916 г. в 2,8 раза, по Донецко-Юрьевскому обществу — в 3,6, по Коломенским заводам — в 3 с лишним, по Сормовским заводам — в 2,8, по Тульским меднопрокатным заводам — в 7,7 раза [316]. Даже в пределах одного года колебание курса акций (в сторону повышения) было весьма заметным. Так, в декабре 1916 г. курс акций увеличился по сравнению с маем этого же года: по заводам Барановского — на 71%, по Брянским заводам — на 54, по Никополь-Мариупольским заводам — на 47, по Сормовским — на 47, по Богословским — на 64, по Донецко-Юрьевским — на 48, по Мальцевским — на 57, по Путиловскому — на 54% и т. д.[317]

Такой баснословно высокий рост курса акций порождал стремление учредителей акционерных обществ к увеличению основных капиталов не за счет роста реального капитала, а за счет выпуска новых акций, т. е. увеличения фиктивного капитала, намного превышающего стоимость реального капитала, вложенного в заводские сооружения, оборудование, наем рабочей силы и т. д. и т. п. Разницу между реальным и фиктивным капиталом, являющуюся не чем иным, как учредительской прибылью, руководители акционерных обществ присваивали себе наряду с теми огромными сверхприбылями, которые получали они от исполнения выгодных военных заказов.

Любопытно при этом отметить, что военную сверхприбыль получали не только акционерные общества и их соучастники, непосредственно выполнявшие военные заказы. Ее получали, как ни странно, и те предприятия, которые находились в процессе строительства. Так, например, Царицынский завод, начатый стройкой еще в 1913 г. (группой Утина — Вышнеградского — Виккерса), не был построен и в 1915 г. Однако в 1915 г. ему был предоставлен военным ведомством заказ на изготовление пушек на сумму 36 млн. руб. с получением аванса в И млн. руб. Этот заказ Царицынским заводом непосредственно не был выполнен, как не были выполнены им и другие

заказы. Однако независимо от этого правление завода за один только 1915 г. получило чистой прибыли 10 млн. руб.1

Такая хитрая на вид механика с получением баснословно высоких прибылей оказывается совсем несложной, если учесть, что недостроенный Царицынский завод был связан с английской фирмой «Виккерс» и объединял вокруг себя такие мощные заводы, как Сормовский, Коломенский, Петроградский металлический, завод Лес- снера, выпускавшие во время войны до 11 % всех трехдюймовых полевых пушек, изготовлявшихся промышленностью России2. Поэтому, получая от военного ведомства крупные и выгодные заказы, правление Царицынского завода направляло их либо английской фирме «Виккерс» через своего сочлена по строительству завода Виккерса, либо указанным выше заводам, выступая перед ними в роли своеобразного посредника и маклера.

Так оно поступило, например, с заказом Главного артиллерийского управления на производство 2500 полевых трехдюймовых орудий на общую сумму 23 млн. руб. Получив под исполнение этого заказа около 7 млн. руб. аванса, Царицынский завод привлек к его исполнению Сормовский завод (орудийные стволы), Петроградский металлический (лафеты), завод Лесснера (затворы), ограничив свою роль в этом деле лишь передачей Сормовскому заводу 77 станков, закупленных за границей для монтажа Царицынского завода 3.

Авансы, выдаваемые казной под исполнение военных заказов в размере от 30 до 60% стоимости заказа, составляли довольно крупные суммы, за счет которых предприниматели производили расширение и перестройку своих производств, закупку необходимого оборудования и материалов для увеличения выпуска военной продукции и расширения источников роста своих прибылей. Так, судостроительные заводы Николаевского общества под заказ на 200 тыс. штук трехдюймовых шрапнелей получили в 1915 г. аванс в размере более 1,5 млн. руб. Завод Ни- кополь-Мариупольского горного и металлургического общества под заказ на изготовление 360 тыс. штук 48-ли- нейных фугасных бомб получил аванс в размере 5,5 млн.

руб. Брянский завод под заказ на изготовление 330 тыс. трехдюймовых гранат, 66 тыс. 48-линейных фугасных бомб, 3 тыс. И-дюймовых фугасных бомб получил аванс в размере более 3 млн. руб., или около 40% стоимости всего заказа'. Сумские машиностроительные заводы под заказ на производство 300 тыс. взрывателей системы «4-ГТ» получили аванс в размере 2160 тыс. руб., или 60% стоимости всего заказа 2.

Получение огромных авансов, а также высоких сверхприбылей в период войны на основе использования благоприятной конъюнктуры было характерно не только для отраслей тяжелой промышленности, поставлявших вооружение, металл, топливо и т. д., но и для подавляющего большинства текстильных, мукомольных и сахарных заводов, объединенных в акционерные общества.

Вот что говорят об этом сведения, взятые по пяти отраслям легкой и пищевой промышленности3.

' ЦГВИА, ф. 369, оп. 3, д. 269, л. 21—22.

• ЦГВИА, ф. 369, оп. 16, д. 304, л. 2—3.
• По суконным фабрикам сведения взяты из «Вестника финан-

Из приведенных данных видно, что акционерные предприятия легкой и пищевой промышленности увеличили свои прибыли за годы войны в несколько раз. Причем в отдельных предприятиях этих отраслей промышленности военная прибыль приближалась по своим размерам к сумме основных капиталов. Так, Товарищество Даниловской камвольной фабрики при основном капитале в 1 млн. руб. закончило 1915 г. с прибылью в 1,3 млн. руб.; Товарищество Городищенской суконной фабрики Четверикова с капиталом в 1 млн. руб. дало в 1915 г. 954 тыс. руб. чистой прибыли, или около 96% от основного капитала; Товарищество Ростовской льняной мануфактуры закончило 1915 г. с прибылью, равной 764 тыс. руб., или 127% от основного капитала; Товарищество льнопрядильной и полотняной фабрики Демидова при капитале в 3 млн. руб. получило в 1915 г. прибыль, равную 2068 тыс. руб., или около 70% основного капитала; Товарищество Нарвской льнопрядильной мануфактуры при капитале в 2700 тыс. руб. принесло в том же году прибыль в 2427 тыс. руб., или около 90% на капитал '.

На этом же примерно уровне находились прибыли и в 1916 г. Так, товарищества Любиновского свеклосахарного завода, Федоровского сахарнорафинадного завода с основным капиталом в 3,7 млн. руб. получили чистой прибыли 2,13 млн. руб., или почти 75 коп. на рубль основного капитала. Двадцать пять мануфактурных предприятий при основном капитале в 94 млн. руб. получили чистой прибыли 39 млн. руб.; из них Никольская мануфактура Саввы Морозова с основным капиталом в 15 млн. руб. дала 12 млн. руб. чистой прибыли, товарищество Анны Красильниковой при 8 млн. основного капитала дало 3,42 млн. руб. чистой прибыли, Гаврилов- ская мануфактура Локалова на 3 млн. основного капитала дала 1,5 млн. руб. прибыли.

Акционерное общество «Треугольник» получило в 1916 г. 30 млн. чистой прибыли, а предприятия Рябушин- ского увеличили прибыль по сравнению с довоенным временем в 4 раза *.

Наряду с общим ростом прибылей промышленной буржуазии России огромные прибыли в виде вознаграждения были выплачены членам правлений, директорам- распорядителям и другим заправилам акционерных обществ и отдельных предприятий. Особенно распространенной формой «вознаграждения» были комиссионные, выплачиваемые представителям фирм, получавшим от военного ведомства выгодные заказы. Так, по сообщению министра финансов Барка, Русско-балтийское общество механических заводов выдало своему представителю «вознаграждение», равное 2,5% всей суммы заказов, полученных им от военного ведомства. А так как эта сумма определялась в 1915 операционном году цифрой порядка 43 млн. руб., то размер годового «вознаграждения», выданного этому представителю, перевалил за миллион [318].

Аналогичное положение было на Сумских заводах Бельгийского акционерного общества, на заводах товарищества «Столл и К°», где, по свидетельству Барка, «открыто ассигнуются огромные средства под видом комиссионного вознаграждения» лиц, содействующих получению выгодных военных заказов[319].

Что представляла собой эта форма «вознаграждения», за счет каких источников она покрывалась и какие цели преследовала, видно из официальной переписки между военным министром Поливановым и министром юстиции Хвостовым. Так, в одном из писем — от 26 января 1916 г. Поливанов писал, что «вознаграждение» он рассматривает как «замаскированное злоупотребление, основанное на мздоимстве и лихоимстве, а также других преступных действиях». С этим согласился формально и министр юстиции, который в своем ответном письме от 6 июня 1916 г. указывал, что «в настоящее время частные лица и предприятия при получении ими правительственных заказов на нужды государственной обороны нередко ассигнуют огромные денежные средства, в частности, на комиссионные вознаграждения, под которыми скрываются

суммы на подкуп должностных лиц, имеющих отношение к этим заказам»

Но, констатируя своекорыстный характер комиссионного вознаграждения, определяя его как скрытую форму подкупа государственных лиц, имевших отношение к распределению военных заказов, и имея даже конкретные данные о носителях этого зла, министр юстиции, который, как видно, и сам не был без греха, писал военному министру, что «едва ли в данное время возможно принятие каких-либо мер в отношении указанных нежелательных явлений»[320]. Пользуясь подобным покровительством со стороны «блюстителей законности» и, как никогда, выгодно сложившейся конъюнктурой, крупнейшие русские капиталисты — Путиловы, Вышнеградские, Гужоны и др.— сумели за время войны нажить огромные капиталы. К ним с полным основанием можно отнести слова В. И. Ленина о том, что, «кто был всех богаче и всех сильнее, тот нажился и награбил больше всех»[321].

Одновременно с ростом валовых прибылей значительно увеличились также и дивиденды. Однако рост дивидендов намного уступал размерам валовых прибылей. В следующей таблице приведено процентное соотношение прибылей и дивидендов в легкой промышленности в 1913 и 1915 гг.[322]

Официальная статистика акционерных обществ запутывала вопрос о действительных размерах прибылей. Вместо сравнимых величин в одних случаях приводились

данные о валовых прибылях, в других — о дивидендах. Другой формой вуалирования высоких прибылей было увеличение основных капиталов предприятий, а также списывание части прибыли в запасной и амортизационный капитал. Амортизационный капитал в основных отраслях тяжелой промышленности увеличился в 1915 г. до 373 млн. руб. против 303 млн. в 1913 г., а резервный — с 99 млн. до 117 млн. руб. Возрастание резервного и амортизационного капитала можно считать нормальным явлением, так как в условиях войны оборудование в связи с интенсификацией процессов труда подвержено более быстрому износу, чем в мирное время, а возмещение этого износа главным образом за счет покупки заграничного оборудования по возросшим ценам требует дополнительных накоплений.

Однако несмотря на то, что отчисления в резервный и амортизационный капиталы являются объективной экономической закономерностью, фактическое использование их в условиях капиталистического способа производства не всегда бывает адекватным размерам и нормам этих отчислений. В частности, это относится к амортизационным отчислениям, нормы которых превышают, как правило, стоимость износа оборудования не менее чем на 15%. Таким образом, указанные выше отчисления в резервный и амортизационный капитал, фигурировавшие в балансовых документах предприятий тяжелой промышленности России в первые два года войны, должны рассматриваться не как выражение действительных затрат на восстановление и расширение производства, а как средство вуалирования военных сверхприбылей с целью избежания их высокого налогового обложения. В. И. Ленин не случайно указывал, что публикуемые балансы акционерных предприятий составляются таким образом, чтобы надувать публику и прикрывать мошенничества капиталистов

Но мошеннические махинации капиталистов не заканчиваются преуменьшением прибыли обычным путем. Они дополняются также и «теоретическими» вывертами ученых лакеев капитализма, стремящихся затушевать социальную природу и источники происхождения прибыли. Так, относя прибыль ко всему авансированному капиталу, буржуазные ученые хотят доказать, что прибыль, которая в действительности является превращенной формой прибавочной стоимости, создаваемой трудом рабочих и безвозмездно присваиваемой капиталистами, есть порождение всего капитала, всей производственно-коммерческой деятельности промышленного предприятия, результат, так сказать, «счастливого» риска предпринимателя, его «бережливости» и т. д.

Больше того, промышленная и банковская буржуазия, для того чтобы оправдать свое обогащение и доказать его «естественную необходимость», выдвинула даже такой аргумент: «Если для сохранения рабочему прежнего реального дохода достаточно увеличение заработной платы пропорционально вздорожанию жизни, то совсем в ином положении находится владелец капитала. Помещая свой капитал в производство, капиталист рискует не только тем, что периодически получаемый им фиксированный доход будет иметь все меньшую и меньшую покупательную силу, но и тем, что самый капитал его по возвращении будет представлять гораздо меньший покупательный фонд, чем в момент заключения займа» [323].

Этот «теоретический» довод подкрепляется такими арифметическими выкладками: «Если, например, капиталист отдал взаймы 100 тыс. руб. на год по 5% и за этот срок общий уровень цен поднялся на 10%, то для того, чтобы он получил пятипроцентный доход и в то же время капитал сохранил свою прежнюю покупательную силу (т. е., чтобы осталось прежним количество товаров, которое можно на эту сумму приобрести), капиталист должен получить по истечении срока не 5 тыс., а 15,5 тыс. руб., из которых 10 тыс. руб. пойдут на восполнение покупательной силы капитала до первоначальных размеров, а 5,5 тыс. руб. составят 5% на этот капитал. Таким образом, номинальный процент должен подняться до 15,5%»[324].

Апологетический характер этой концепции, несмотря на всю ее завуалированность, ясен. Автор этой буржуазной концепции, которую он распространяет как на субстанцию ссудного процента, так и на предпринимательский доход, хочет доказать следующее: чтобы капиталист не терпел убытка и чтобы его риск был «счастливым»,

ссужаемый капитал должен не только дать ему повышенный доход, но и покрыть то обесценение денежной единицы, которое имело место во время войны благодаря росту цен на товары, сырье и т. д.

Нажившиеся на войне и на эксплуатации рабочего класса капиталисты ничего другого не могли сказать, кроме того, что их капиталы приносят прибыль не в результате эксплуатации рабочих, обворовывания казны и населения, а в результате выгодно складывающейся рыночной конъюнктуры, в результате «счастливого» риска и т. д. Философствуя по поводу «счастливого» риска и отмечая выгодно сложившуюся во время войны конъюнктуру, принесшую капиталистам небывало высокие прибыли, буржуазная печать с нескрываемым цинизмом писала: «Не смущайтесь, если кто-либо получил лишнюю прибыль — она будет немедленно инвестирована в новое предприятие... нам нужны эти прибыли... ибо после войны нам придется переоборудовать всю нашу промышленность» [325].

Так буржуазная пресса выбалтывала не только «тайну» об огромных размерах получаемой промышленниками прибыли, но и то, что эти прибыли пускались ими во время войны не столько на воспроизводство основных фондов (которые подверглись во время войны сильному износу и которые собирались восстанавливать лишь после войны), сколько на спекулятивные махинации, служившие для капиталистов дополнительным источником обогащения.

Характерно, что развернувшийся в годы войны беспримерный в истории капитализма спекулятивный ажиотаж, а также мошеннические махинации, связанные с получением высоких военных прибылей, находили не осуждение, а «общественное» признание и оправдание. Ученые лакеи буржуазии доказывали не только «естественную необходимость», но и общественную пользу от «хорошо организованной» спекуляции, «благотворно» влияющей будто бы на уровень цен и т. д. Так, шведский вульгарный экономист Гекшер уверял, что «хорошо направленная спекуляция есть одно из неизбежных вспомогательных средств экономической жизни. Оно обеспечивает уравнение цен в будущем»[326].

Такого рода циничные восхваления спекуляции не случайны. Они, как и вся буржуазная экономическая наука, направлены на оправдание любых форм обогащения капиталистического класса, в том числе и таких, как принявшие в годы войны неслыханные размеры спекуляция, вздутие цен, прямое и косвенное ограбление трудящихся масс. Не случайно, что спекуляция материалами и сырьем охватила огромный круг предприятий, работавших на войну. Получая государственные лимиты на сырье и материалы, эти предприятия (точнее, их хозяева), пользуясь выгодно сложившейся конъюнктурой, т. е. наличием огромного дефицита на материалы, топливо и сырье, особенно металлического происхождения, развили бешеную спекуляцию этими материалами. Вместо производственной деятельности многие предприятия предпочли заниматься комиссионными операциями, передачей полученных ими военных заказов на сторону по более низким ценам, а сырья — по более дорогим.

При обследовании мелких предприятий Харьковского района, работавших на нужды войны, оказалось, что многие из них, как доносил уполномоченный Особого совещания по указанному району, предпочитали спекулировать получаемыми по особым удостоверениям материалами, т. е. продавать их по завышенным ценам предприятиям, не работавшим на войну'. Работавшие на войну предприятия пользовались не только привилегиями в снабжении сырьем, топливом и материалами, но и государственными субсидиями, которые выдавались им как в форме возвратных и безвозвратных ссуд, так и в форме аванса, который не возвращался заказчику даже в том случае, если заказ не был выполнен полностью и в срок (для этого поставщики всегда находили нужные для оправдания «причины»).

Все эти выгодно сложившиеся для капиталистической наживы условия не могли не способствовать процветанию спекулятивного ажиотажа и росту паразитизма капиталистической частной инициативы, заработавшей во время войны огромные прибыли не только за счет эксплуатации наемного труда рабочих, но и за счет прямого мародерства, обмана и обворовывания государственной казны. С этим, в частности, связано возникновение фиктивных компаний, созданных исключительно с целью получений заказов от казны, но не имевших для выполнения этих заказов ни капитала, ни производственно-технической базы.

К числу таких компаний относится не только Царицынский завод, о комиссионерской деятельности которого говорилось выше, но и завод акционерного общества «Промет», главным пайщиком которого был генерал Сухомлинов. Несмотря на то что этот завод находился в стадии строительства и не мог непосредственно выполнять военные заказы, он все же по настоянию Сухомлинова получал таковые, причем с большими авансами и по повышенным расценкам. Благодаря таким махинациям Сухомлинов помог совладельцам этого завода, а следовательно, и самому себе отстроить за государственный счет не только этот завод, но и соорудить еще два новых завода *.

На заседании наблюдательной комиссии при Особом совещании 5 января 1916 г. был подвергнут обсуждению вопрос о «неосмотрительности» сдачи Главным артиллерийским управлением тульской самоварной фабрике Ка- пырзиных заказа на изготовление 2 млн. корпусов для ручных гранат. От выполнения этого заказа общей стоимостью в 5 млн. руб. была получена прибыль в 3 млн. руб. (каждая граната обходилась фабрике в 1 руб., а государство платило за гранаты по 2 руб. 50 коп.). Купцы Капырзины получили только от этого заказа прибыль, превышавшую в 5 раз стоимость основного капитала принадлежавшей им фабрики2.

Любопытно отметить, что, получив столь высокую прибыль, фабрика все же не выполнила своих обязательств в части своевременного изготовления корпусов гранат. За «уголовно наказуемое деяние» (как об этом говорилось в постановлении наблюдательной комиссии) Капырзины, однако, никакого наказания не понесли. Не понесли наказания за свою «неосмотрительность» и представители ГАУ, вступившие с упомянутой фабрикой (очевидно, не без корысти) в такую невыгодную для казны сделку.

Огромные переплаты за исполнение военных заказов происходили не только по вине частных фирм, занимавшихся рвачеством и обкрадыванием казны, но и по вине самих заказчиков, выступавших от имени казны и щедро разбазаривавших государственные средства. Чем, как не преступным отношением к государственным средствам, можно объяснить поведение некоторых членов Особого совещания, которые на заседании от 27 апреля 1916 г. упорно настаивали на передаче заказа на производство взрывателей фирме «Лесснер», доказывая, что «условленная цена быть может и высока, но во всяком случае ввиду недостатка во взрывателях... соблюдение экономии представлялось бы несвоевременным» [327].

Этим же можно объяснить и покупку в Швеции чугуна, обходившегося России значительно дороже, чем чугун собственного производства. На это указал член Государственного совета Ф. Иванов, заявивший на заседании Особого совещания по обороне, что «цена, по которой закупался шведский чугун (8 р. 50 к. за пуд), является крайне высокой и значительно превышающей ту цену, по которой в свое время не было признано возможным приобрести чугун в России» [328]. Оратор усматривал в этом проявление «чрезвычайной скупости в отношении русской промышленности и расточительности средств в отношении промышленности иностранной» 3.

Дело здесь, конечно, не в «скупости» в отношении русской и «щедрости» в отношении шведской металлургической промышленности. Не это беспокоило члена Государственного совета Иванова, выступавшего на совещании в качестве адвоката русской промышленной буржуазии, болезненно реагировавшей на всякий выгодный военный заказ, уплывавший за границу. Дело в том, что как русские, так и, тем более, шведские капиталисты думали не о благе России, не об укреплении ее военно-экономического могущества, а об ограблении России, о получении с нее той огромной общественной дани, которая заключена в прибылях, получаемых за счет хищнической эксплуатации трудящихся, спекуляции на дороговизне, вздутии цен и т. д.

Пользуясь бесконтрольностью и неразберихой в деле установления отпускных цен на предметы боевого и мате-

риально-технического снабжения армии, многие предприятия и промышленные ассоциации делали такие накидки на себестоимость изготовляемой продукции, которые обеспечивали им получение прибыли в пределах от 50 до 100%.

Особенно злоупотребляли сложившейся конъюнктурой синдикаты, которые превратились в организации, пользующиеся доверием и покровительством со стороны органов государственной власти «за их особо важные функции в деле обороны страны». Капиталистические объединения «Продуголь», «Продамет» и другие стремились использовать военно-политическую и экономическую конъюнктуру в своих корыстных целях. Синдикаты ставили перед собой задачу — укрепить свои монополистические позиции и стать полными хозяевами во всех областях экономической жизни: в области производства, распределения сырья и установления цен. Синдикаты и банки проникали (через своих представителей) в государственные органы регулирования и прежде всего в Особое совещание по обороне и его комитеты.

Овладев в этих организациях важными позициями, подчинив, а где можно и подкупив руководителей этих организаций, синдикатчики занялись эксплуатацией военного рынка и превратились в монопольных поставщиков вооружения для армии. Персональная уния банков и промышленных объединений с государственным аппаратом достигла во время войны, особенно после Февральской революции 1917 г., таких размеров, которых она не имела в условиях мирного времени. В. И. Ленин, разоблачая связи банков с правительством, писал в апреле 1917 г.: «Бывший министр иностранных дел и нынешний товарищ председателя центрального военно-промышленного комитета Н. Н. Покровский вступил членом Совета в Русский для внешней торговли банк. В члены Совета банка вступил также бывший председатель Совета министров граф В. Н. Коковцев... Сегодня министр — завтра банкир; сегодня банкир — завтра министр... а в скольких банках участвуют (директорами, пайщиками, фактическими хозяевами) нынешние министры Гучков, Терещенко, Коновалов?» [329]

Сращивание государственного аппарата с частнокапиталистическими монополиями способствовало не ослаблению, а еще большему усилению спекулятивно-паразитической деятельности синдикатов. На это указывалось, в частности, на заседании Особого совещания по обороне. Так, на заседании Особого совещания- по обороне от 11 мая 1916 г. член Государственной думы М. С. Адже- мов заявил, что одной из причин сокращения производства металла явилось (наряду с расстройством транспорта, недостатком топлива, материалов и т. д.) нежелание самих владельцев металлургических предприятий производить металл и продавать его по таксированным, т. е. по дешевым, с точки зрения предпринимателей, ценам ’.

На объединенном заседании бюджетной и военно-морской комиссий от 23 июля 1915 г. член Государственной думы Савенко, говоря «об опасности, нависшей над страной», которая требует некоторых «личных жертв в интересах государства», указывал, что, «к сожалению, частные интересы даже в минуту грозной государственной опасности иногда могут сталкиваться с интересами государственными, и мы, к прискорбию, знаем, что промышленные группы, капиталистические круги иногда свои карманные интересы ставят выше интересов государственных»[330].

Военнопромышленные комитеты, которые были призваны содействовать делу «государственной обороны», в основном состояли из представителей тех же синдикатов и содействовали их рваческим тенденциям. Даже в «Известиях» Земгора появилось сообщение, что военнопромышленные комитеты оказали не только содействие, но даже весьма серьезное воздействие в другом отношении — в отношении повышения заготовительных цен, в увеличении расходов казны на «государственную оборону». Для обороны государства военнопромышленные комитеты сделали очень мало, но зато доставили очень крупную прибыль своим участникам.

Это видно хотя бы из того, что военнопромышленные комитеты, пользуясь огромным спросом на продукцию военного производства, брали с казны за каждый вид военной продукции на 100% больше, чем казенные заводы. Так, по контракту от 7 сентября 1915 г. казенные заводы бралй с военного ведомства 6 тыс. руб. за каждую изготовленную пушку, а ЦВПК по контракту от 25 августа—по 12 тыс. руб.*

На заседании ЦВПК от 31 августа 1915 г. указывалось на огромный разнобой в ценах на одни и те же предметы, поставляемые промышленностью казне. Так, например, на кухни цена устанавливалась от 750 до 1110 руб., а на повозки к ним — от 390 до 515 руб.[331] То же самое относится и к поставкам Всероссийского земского союза, бравшего с казны за каждое поставляемое для армии бумажное одеяло 6—7 руб., в то время как фабричная стоимость одеяла не превышала 1 р. 50 к. [332] В ряде случаев поставляемые по линии общественных организаций буржуазии предметы военно-технического и интендантского снабжения армии обходились казне почти в два раза дороже, чем аналогичные предметы, поставляемые казенными предприятиями [333].

О разнобое в ценах, достигшем своего апогея в 1916 г., заговорило и Министерство финансов, которое в связи с утверждением в мае 1916 г. сметы ассигнований привело следующие примеры такого «странного» разнобоя в ценах на изготовляемую заводами военную продукцию. Так, Коломенский завод, принявший заказ от военведа на изготовление моторных понтонов, установил цену в 793 тыс. руб. за гарнитур, состоящий из 60 штук. Другие пять крупных русских заводов за такой же заказ брали по 1100 тыс. руб., финляндские заводы — даже по 1400 тыс. руб.6

Разница в ценах по заказам, даваемым казенным и частным предприятиям, была весьма ощутительной. Например, трехдюймовая шрапнель расценивалась на частных заводах в 15 р. 32 к., а на казенных — 9 р. 83 к., трехдюймовые гранаты заказывались частным заводам по цене 12 р. 13 к. за штуку, а казенные заводы получали за них по 9 руб. за штуку, пушечные бомбы 152 мм расценивались на частных заводах по 70 руб. за штуку, а на казенных — по 42 руб. То же самое относится и к бездымному пороху, за который частные заводы взимали по 100 руб. за пуд, тогда как казенные заводы отпускали его по 72 руб. за пуд, и т. д. В связи с этим общая переплата, явившаяся убытком для казны и прибылью для капиталистов, составила в 1916 г. цифру, превышающую 1 млрд. руб.[334]

Подобного рода спекулятивные махинации производились и тогда, когда на отдельные виды промышленной продукции были установлены так называемые твердые цены. Капиталисты и их нарушали, не считаясь с тем, что это являлось по сути дела государственным преступлением со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями. Не это страшит капиталистов, их страшит отсутствие высоких прибылей. Капиталист боится отсутствия прибыли, или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Ради прибыли и тем более высокой он готов совершить любое преступление[335]. Подобные преступления (спекулятивные махинации, нарушение нормированных цен и вздутие их) были повседневным явлением. Эти спекулятивные махинации были по существу дела плевком в адрес органов государственного регулирования.

В условиях капиталистической анархии производства и отсутствия единой организации, распоряжающейся производством и распределением, нельзя говорить об эффективном регулировании рыночных отношений и рыночных цен. Марксистско-ленинская теория доказала, а практика подтвердила, что колебания цен на капиталистическом рынке не поддаются никакому длительному воздействию со стороны буржуазного государства. Экономическая жизнь России во время войны изобиловала массовыми примерами этого. Синдикат «Продамет» в начале войны продавал сортовое железо по 1 р. 75 к. за пуд[336]. Казалось бы, что цены этого мощного синдиката, контролировавшего до войны металлургический рынок России, должны были служить «регулирующим» началом для рыночных цен. Однако цены «Продамета», на которые ориентировались государственные органы, не оказали влияния на уровень рыночных цен во время войны. Заводы, не входившие в «Продамет», продавали сортовое железо по цене, значительно превышавшей цену синдиката (по 4—5 руб. за пуд), и получали от этого огромные прибыли.

Сложилась своеобразная ситуация, необычная для монополистического этапа развития капитализма, при которой в ряде случаев несиндицированные предприятия (так называемые аутсайдеры) могли продавать свою продукцию дороже, чем монополизированные предприятия. Это обусловливалось тем, что синдикат «Продамет», обслуживавший нужды войны, не имел в своем распоряжении достаточно товарных резервов, чтобы удовлетворить покупательную способность мирного рынка. Он не справлялся даже с поставками металла ведомству, отношения с которым регламентировались договорными условиями. Немо- нополизированные же предприятия (работавшие в значительной мере на мирный рынок), не будучи связаны государственными поставками и не стесненные во время войны конкуренцией со стороны синдиката, имели возможность использовать для непрерывного повышения цен благоприятно сложившуюся для них рыночную конъюнктуру.

Факты вздутия цен, спекуляции и на этой основе безудержного обогащения были так многочисленны, что они вызывали реакцию даже у многих убежденных покровителей частной инициативы. Так, например, министр торговли и промышленности князь Шаховской в письме на имя председателя Совета министров признал в качестве весьма тревожного факта положение с динамикой цен на хлопок. По его заявлению, цена 1 пуда ферганского хлопка, составлявшая в июне 1914 г. 16 р. 70 к., в январе 1915 г. поднялась до 20 р. 75 к., а в июне 1915 г.— до 30 р. 50 к. Между тем издержки производства в Средней Азии и на Кавказе в указанные годы не возросли против предыдущих лет, и если даже учесть введение на русский хлопок налога в размере 2 р. 50 к. за пуд, то и тогда продажная цена хлопка не должна была превышать 19—20 руб.[337]

«Поднятие цен на хлопок,— писал Шаховской,— приходится отнести главным образом за счет спекуляции, чему много способствовало прекращение планомерных подвозов иностранного волокна, ввозившегося к нам обычно перед войной в количестве до 7 млн. пудов в год»2. По данным Министерства торговли и промышленности, прибыль торговых фирм от реализации урожая хлопка со- ставила в 1915 г. не менее 50 млн. руб.

В «Русских ведомостях» была помещена резкая статья, направленная против фабрикантов хлопчатобумажной промышленности. В статье указывалось, что в связи с быстрым ростом цен на хлопок заправилы хлопчатобумажной промышленности обратились в Министерство торговли и промышленности с просьбой о понижении цен на хлопок. Министерство согласилось и установило нормированную цену за пуд первосортного ферганского хлопка в Москве в размере 24 руб. (против среднерыночной цены 32 руб.) К Однако, получив относительно дешевое сырье, фабриканты хлопчатобумажных тканей не снизили, а еще больше повысили цены на готовую продукцию. Как показывают приводимые в упомянутой статье данные, при удорожании хлопка против довоенного времени на 50% (по нормированным ценам) ткани повысились в цене: миткаль — на 272%, некоторые цветные ткани — на 350—400% и т. д.

От спекулятивных цен на готовые изделия широкого потребления фабриканты получали огромные прибыли. Хлопчатобумажная промышленность перерабатывала около 2 млн. пудов хлопка в месяц. Из всей ее готовой продукции только 40% поступало по нормированной цене в интендантское ведомство. Остальные же 60% продукции по разным каналам уходили на частный рынок, что при указанном выше уровне цен на ткани приносило фабрикантам не менее 36 млн. руб. прибыли в месяц. На это же обстоятельство указывает и журнал «Экономическое обозрение», приводящий факты беззастенчивого ограбления хлопчатобумажными фабрикантами казны, широкого потребителя, вынужденного покупать ткани по неимоверно вздутым, спекулятивным ценам и увеличивать тем самым сверхприбыли капиталистов[338].

Не отставали от своих собратьев по взвинчиванию цен и получению огромных сверхприбылей и объединения спичечных фабрикантов, работавшие только на мирный рынок. Наряду с сокращением производства спичек они повысили во время войны цены настолько, что, например, в 1915 г. ящик шведских спичек в оптовой продаже шел по цене 30 руб., в то время как в 1914 г. он продавался за 18 руб. В оправдание такого неприкрытого мародерства спичечные фабриканты ссылались на дороговизну сырья, рабочих рук и другие затруднения, вызванные войной.

Однако, несмотря на эти «затруднения», спичечные фабриканты сумели получить во время войны такие огромные прибыли, о которых они не могли и мечтать в условиях мирного времени, когда, по их признанию, не было никаких «затруднений». Так, общество «В. А. Лапшин», стоявшее во главе спичечного синдиката и вырабатывавшее приблизительно около 25% всего производства спичек в России, получило в 1915 г. 686 700 руб. чистой прибыли, или 24,7% от общей суммы основного капитала, а товарищество «Солнце»—158 700 руб., или 31,6% от суммы основного капитала, что превысило доходность 1913 г. в первом случае на 65%, а во втором случае — на 72% *.

Продажа товаров по взвинченным ценам и повышение этим способом и без того больших прибылей капиталистов имели место и в других отраслях промышленности. В частности, это имело место в металлической промышленности, цены на изделия которой сделали огромный скачок. Так, например, если в 1914 г. сортовое железо продавалось по 1 р. 75 к. за пуд, то в 1916 г. оно продавалось уже по 8 р. 50 к. Гвозди проволочные вместо 2 о. 80 к. продавались по 17 руб., а подковные гвозди — по 56 руб. за пуд вместо 4 руб. в 1914 г.[339]

Резкое повышение цен на продукцию промышленного производства обусловлено было целым рядом обстоятельств, главным из которых являлся небывалый спекулятивный ажиотаж, какая-то «вакханалия, безудержная и стремительная, не сдерживаемая никакими преградами» [340].

Этот спекулятивный ажиотаж был характерен не только для России, но и для других стран, испытывавших сырьевой и товарный голод во время войны. Так, например, в Германии, как пишет о том профессор Леопольд фон Визе, в ответ на установление правительством твердых цен возникал подпольный рынок, куда уплывали товары и где продавались они по спекулятивным ценам [341].

Идеологи буржуазии, лидеры ее партий, буржуазные экономисты и наемные писаки выдвинули целый арсенал доказательств недопустимости не только ограничения капиталистических прибылей, но и какого-либо вмешательства государства в финансовые дела частного капитала, в его спекулятивные махинации по взвинчиванию цен, получению высоких прибылей и т. д. Один из видных представителей торгово-промышленного мира России — А. Н. Рафалович, выступая на втором чрезвычайном съезде представителей биржевой торговли и отстаивая принцип невмешательства государства в сферу обращения (а уже о сфере производства и говорить нечего) и, в частности, в область установления твердых цен на продукты промышленности, доказывал, что «закон спроса и предложения... является могущественным средством для установления надлежащей расценки товара». На основании этого он сформулировал требование к правительству об устранении всех тех обстоятельств, которые «препятствуют правильному действию этого экономического закона». Другими словами, он предлагал не борьбу со спекуляцией и вздутием цен, а «облегчение в стране свободной конкуренции» *.

Съезд представителей биржевиков, заинтересованный в свободе спекуляции и в получении огромных сверхприбылей, не облагаемых прогрессивно-подоходным налогом, утвердил эти положения целиком и полностью[342]. С. Прокопович, пытавшийся критиковать Рафаловича и решения указанного съезда, сам скатился на их позиции и одобрил, в частности, их тезис о том, что «свобода торговли лучше хаоса несогласованных административных запрещений и такс». По его мнению, «лучше держать административную власть подальше от экономической жизни» \ поскольку государственная таксировка цен и особенно их снижение приводят-де лишь к нарушению соответствия между спросом и предложением, к недостаче таксируемых товаров и т. д.

В этой связи он, так же как и Рафалович, считал, что складывающаяся на рынке цена в соответствии с законом спроса и предложения не может и не должна подвергаться государственному «регулированию», пока механизм этого «регулирования» не будет усовершенствован, т. е. пока он не будет действовать в соответствии с экономическим законом спроса и предложения, обеспечивающим капиталистам полную свободу повышения цен, а следовательно, и свободу спекуляции на экономических трудностях, созданных самими же капиталистами в годы войны.

Подобные «теоретические» рассуждения о пользе свободы торговли (точнее, свободы спекуляции) и «вреде» государственного вмешательства во внутренние дела промышленной буржуазии были на руку последней. Вооружившись такого рода аргументацией, промышленники нарушали не только установленные государством твердые цены на товары промышленного производства, но и успешно отбивали атаки государственных органов, пытавшихся обложить их военные сверхприбыли дополнительным подоходным налогом.

* *

*

Из цифр и многочисленных материалов, приведенных нами выше, видно, что размеры капиталистической прибыли доходили до невероятно больших размеров, в то время как народное хозяйство страны и ее военно-промышленный потенциал находились на пределе бедственного положения. Для того чтобы усилить и расширить материально-техническую и финансовую базу военной экономики России, царское правительство пыталось провести ряд налоговых мероприятий по усилению существующих и отысканию новых источников финансирования войны. Одним из таких источников являлся налог на военную сверхприбыль. Обложение сверхприбылей военного времени было впервые осуществлено в России на основании «временных правил» от 13 мая 1915 г. об установлении временного налога на прибыли торгово-промышленных предприятий. 6 апреля 1916 г. был введен постоянный подоходный налог. Но, во-первых, эти налоги капиталисты перекладывали на трудовые слои населения, во-вторых, эффективность этих налогов была крайне незначительной. Так, по проекту государственной росписи на 1917 г. налог на военную прибыль определялся совершенно ничтожной для государственных масштабов суммой в 55 млн. руб., а весь подоходный налог должен был составить 130 млн. руб.[343], что всего лишь в два раза превышало уровень налоговых обложений 1900 г., в то время как уровень прибылей этого года был превзойден минимум в б—7 раз.

Поскольку указанные суммы налоговых поступлений от обложения прибылей капиталистов не могли сыграть сколько-нибудь существенной роли в укреплении источников финансирования войны и в ликвидации образовавшегося в государственном бюджете огромного дефицита, царское правительство попробовало ввести в 1916 г. дополнительный налог на военную сверхприбыль капиталистов. С этой целью Министерство финансов разработало проект «Об установлении временного налога на прирост прибылей торгово-промышленных предприятий, подлежавших обложению процентным сбором». Согласно этому проекту обложению подлежали все предприятия, дающие своим хозяевам не менее 8% прибыли на основной капитал. Однако этот проект и указанный в нем предел прибылей, подлежащих обложению, были встречены в штыки.

Крупные промышленники, объединенные Советом съездов торговли и промышленности, ответили на этот проект резким возражением, указав Министерству финансов, что обложению могут подлежать те предприятия, прибыль которых превышает 10% с основного капитала. Но если Совет съездов торговли и промышленности еще считал возможным обложение налогом предприятий, получавших прибыль свыше 10%, то Совет съездов горнопромышленников Юга занял в этом вопросе менее «уступчивую» позицию. Он заявил в одном из своих решений, что «при таких условиях налог чрезвычайно сильно угрожает развитию частной предприимчивости и поэтому нежелателен, как вредящий правильному развитию производительных сил России».

Под давлением промышленников царское правительство и автор проекта о налогах министр финансов Барк вынуждены были пойти на уступки. Принимая делегацию промышленников, Барк сообщил, что он готов созвать специальное совещание промышленников для обсуждения законопроекта и внесения в него соответствующих поправок. Во всяком случае «правительство,— как заявил

Барк,— считает совершенно недопустимым создание такого положения, которое мешало бы дальнейшему росту промышленности и открытию предприятий» [344].

Таким образом, не правительственные органы в напряженный для страны момент диктовали свою налоговую политику промышленникам, а, наоборот, промышленники навязывали свои решения, свою волю правительственным органам. Такая нерешительная позиция царского правительства в отношении изъятия части капиталистической прибыли делала буржуазию не только более алчной, но и более наглой. В дальнейшем всякая попытка пересмотра вопроса о налогах на военную прибыль вызывала еще большие протесты. В передовой статье журнала «Промышленность и торговля» говорилось: «Обложение промышленности доведено до крайнего предела, налоговая чаша испита до дна, налоговое давление на промышленность вполне определилось, и теперь нужно подумать о том, как бы не задохнуться под его тяжестью» [345].

Между тем законопроект предусматривал обложение прибыли, превышающей в военное время 10% на основной капитал. Следовательно, предприятие, не получавшее этого процента прибыли, вообще не облагалось дополнительным налогом. Это ли не показатель вольготной жизни капиталистов, лицемерно вопивших о «тяжести» налогового обложения и загребавших в то же время прибыли, превышавшие стоимость основного капитала. Привыкшие к получению таких огромных прибылей, капиталисты доказывали, что 10% прибыли на основной капитал — это само собой разумеющийся минимум, который ни при каких политических и экономических условиях не подлежит обложению.

В связи с этим редакция указанного выше жуонала, возглавлявшаяся небезызвестным бароном Майделем (управляющий делами ЦВПК и Совета съездов представителей промышленности и торговли), в предостерегающих тонах заявляла, что введение налогового обложения, превышающего указанный минимум, «может убить в лице промышленности курицу, несущую золотые яйца»[346]. Но эти золотые яйца, как известно, шли в карманы самих же промышленников. Прикрываясь заботой о развитии производительных сил страны и необходимости поднятия отечественной промышленности до уровня западноевропейских стран, представители промышленной буржуазии в лице ее печатного органа — журнала «Промышленность и торговля» угрожающе предупреждали авторов окончательного варианта проекта налогового обложения, что «ограничения прибылей, безусловно, понизят производительность наших предприятий и таким образом сделают быстрый подъем национальной промышленности невозможным». Больше того, оно «не только понизит производительность существующих предприятий, но и воспрепятствует возникновению новых; оно ограничит, в частности, приток иностранных капиталов, без которых немыслим широкий экономический подъем России»!

Таким образом, в ход были пущены не только демагогические увещевания насчет необходимости создания условий для развития национальной промышленности, имеющей-де важное значение «как с точки зрения будущего экономического развития России, так и с точки зрения интересов обороны» 2, но и апелляция к иностранному капиталу, приток которого не мог, конечно, радовать русскую промышленную буржуазию, поскольку в его лице она видела серьезного и опасного конкурента. Все эти аргументы, угрозы и шантаж были пущены в ход для того, чтобы Выторговать себе условия, позволяющие с минимальными налоговыми издержками получать максимум военных прибылей. Такой исход дела представлялся для промышленников само собой разумеющимся, ибо, как указывалось в редакционной статье журнала «Промышленность и торговля», «трудно ожидать от рядового промышленника бескорыстной деятельности ради экономического прогресса»3.

Этот «рядовой промышленник» потому и кричал на весь мир, когда зашла речь об ограничении его прибылей (путем налогового обложения и таксировки цен), что подобное «ограничение прибылей противоречит самому существу капиталистического хозяйства, основанного на возможно более полном развертывании личной инициативы» *. С его точки зрения, всякое ограничение частнокапиталистической инициативы, лимитация прибылей и спекулятивного ажиотажа являются «опасным шагом, сопряженным с техническим застоем, а может быть, и регрессом» 2.

Из борьбы промышленников за каждый процент получаемой прибыли наглядно видно все лицемерие, вся лживость крупной буржуазии, прикрывавшейся «патриотической заботой» о мобилизации промышленности в целях «защиты отечества» и т. д. Спекулируя лозунгами «мобилизации промышленности», она на деле противодействовала малейшему посягательству со стороны государства на ее крупные барыши под благовидным предлогом нанесения этим ущерба производительным силам страны. В печати появилось много ханжеских заявлений, лицемерно доказывавших, что промышленники затрачивают много труда на расширение предприятий, на ускорение поставок казне и, следовательно, оказывают значительные «услуги» отечеству.

Рисуя положение предпринимателей в самых мрачных тонах и приписывая им чрезмерную заботу об организации производства и о выполнении государственных заказов, представители капиталистических общественных организаций в государственных органах утверждали, что высокая прибыль является лишь справедливым вознаграждением за «мучительный» труд предпринимателей. Наряду с этим устами своих наемных писак капиталисты доказывали, что страдания солдат, находящихся в окопах, ничуть не больше «страданий» капиталистов, организующих дело снабжения армии снарядами, вооружением и боеприпасами.

Многочисленные печатные органы промышленной буржуазии, возражавшие против специального налога на сверхприбыль, мотивировали это так: «Жертвы, приносимые армией в окопах, не должны противопоставляться благоденствию населения (т. е. буржуазии.— И. М.) в тылу... Войска далеко не все время проводят в окопах... они вовсе никаких лишений не испытывают, а напротив,— гораздо лучше снабжены и продовольствием и одеждой, чем прочее население. Более того, поскольку войска находятся в завоеванных городах и селах, то они могут жить со всеми удобствами и комфортом» К

Так рассуждали апологеты капитализма, всячески защищавшие спекулятивную горячку и рост военных прибылей. В поисках оправдания сверхвысоких военных прибылей известный шведский буржуазный экономист Э. Геншер в своей работе «Экономика мировой войны», в которой он касается и экономики России, выдвигает даже такой абсурдный тезис, что эти прибыли являются следствием внезапно сократившегося подвоза иностранных товаров. По Геншеру, прибыль, получаемая капиталистами, порождается в сфере обращения. По его мнению, чем выгоднее в этой сфере складывается для капиталистов соотношение между спросом и предложением, тем выше и прибыль. Поскольку спрос и предложение, по Геншеру, зависят от степени участия иностранных товаров, от их конкурентоспособности, то, если на внутреннем рынке отсутствуют иностранные товары, товары отечественного производства могут продаваться по любой цене. Тем самым внутри страны, рассуждает Геншер, может быть получена прибыль колоссальных размеров не за счет эксплуатации народных масс, а «путем присвоения прибыли иностранных фирм»[347]. Гекшер так и заявляет, что «поскольку эти прибыли получаются за счет иностранцев, то они, во-первых, увеличивают национальные доходы, а, во-вторых, они не являются причиной нужды и угнетения других».

Считая военные прибыли капиталистов делом «очень полезным», Гекшер всячески предупреждает о нецелесообразности применения к капиталистам каких-либо мер (конфискация, налоги и т. д.), противодействующих получению высоких прибылей. Гекшер считает, что всякое противодействие частной инициативе в получении сверхприбылей может удержать предпринимателя от дальнейшего стремления к росту и расширению производства. Отстаивая интересы частного капитала и считая его основной формой хозяйственной деятельности, Гекшер далее пишет, что «развитие государственной деятельности во время войны хотя и необходимо, но может ли она (государственная деятельность.— Я. М.) при одинаковых условиях исполнить свою задачу лучше, чем частные предприниматели?» [348]

Смысл этой апологетики ясен. Она направлена не только на восхваление и оправдание капиталистической предприимчивости и ее спекулятивного ажиотажа, но и на отождествление, как это указывалось выше, интересов буржуазии с интересами народа. Но попытки отождествления народа, страдающего от войны, с кучкой людей, создававших крупные состояния на страданиях народа, были слишком лживы и нелепы. Даже часть буржуазных источников того времени отмечала, что на войне гибнет масса людей, семьи лишаются своих кормильцев, люди проводят годы в окопах, в самых тяжелых условиях, теряют свое здоровье, нашествие противника вызывает разорение десятков тысяч людей. А рядом с этим — другие люди наживающиеся на войне, на поставках снарядов и продовольствия, люди, тратящие огромные суммы «шальных денег на предметы роскоши, создающие картину мотовства, праздности в тылу, страшной вакханалии во время жестокой кровопролитной войны» [349].

Этому неслыханному обогащению кучки капиталистов царское правительство не могло противопоставить ни одного сколько-нибудь решительного мероприятия по регулированию прибылей и по их налоговому обложению. Длившаяся на протяжении целого года борьба по поводу дополнительного налога на сверхприбыль закончилась по существу победой промышленников. Дополнительное обложение прибылей капиталистов было введено лишь 12 июня 1917 г., т. е. после Февральской революции, и то под влиянием нараставшего возмущения рабочего класса, вынудившего Временное правительство сделать показной шаг по пути «обуздания» капиталистической наживы. Но ни этот дополнительный налог, ни, тем более, подоходный налог, введенный в апреле 1916 г. царским правительством, не могли сколько-нибудь существенно ограничить размеры капиталистических прибылей.

При существовавших во время войны экономических условиях, когда предложение продуктов промышленного производства не покрывало растущего спроса на них, цены на промышленные изделия почти непрерывно росли. Даже буржуазные экономисты не могли скрыть того факта, что, чем меньше становилось во время войны предназначенных для продажи товаров, тем дороже продавались они, тем, следовательно, большую разницу между стоимостью и рыночной ценой получали капиталистыВ результате капиталисты имели возможность покрыть не только сравнительно низкий подоходный налог, но и дополнительный налог на прибыль.

В ряде воевавших стран налог на прибыль был введен несколько раньше, чем в России, и ставки его были сравнительно более высокими. В Англии и Германии были установлены, например, предельные размеры прибылей, излишки над которыми должны были изыматься в казну. Так, английские акционерные общества вынуждены были в соответствии с прогрессивно возраставшими налоговыми ставками отдать государству: в 1915 г.— 50% своих прибылей, в 1916 г.— 60 и в 1917 г.— 70%.

В Германии, где налог на военную прибыль был введен несколько позднее, чем в Англии, в государственную казну поступило налогов от прибылей (на 1 апреля 1918 г.) около 5 млрд. марок. Эта цифра была бы еще более внушительной, если бы означенный налог был введен в Германии не в июне 1916 г., а с самого начала войны. Во всяком случае эта цифра увеличилась бы, если исходить из средней ставки обложения в 30%, до 15 млрд. марок.

Прогрессивный промысловый военный налог на прибыль был установлен и в других воевавших странах, в частности, во Франции и Италии. Однако введенные в этих странах более радикальные, чем в России, налоговые обложения заметно не снизили капиталистических сверхприбылей. Снижая уровень издержек производства (за счет снижения стоимости рабочей силы и повышения степени ее эксплуатации), а также используя черный рынок и спекулятивные махинации при продаже сырья, топлива и готовой продукции, капиталисты Германии, Англии, Франции, Италии и других капиталистических стран нажили на войне огромные барыши, проявив при этом такую жадность, которая, по выражению некоторых либерально настроенных буржуазных экономистов, «никогда еще не справляла таких оргий, как в годы войны»2.

К примеру можно взять германские оружейные заводы, которые в 1915 г. увеличили чистые прибыли почти в два раза, а Кельнско-Вестфальские пороховые заводы — более чем в три раза по сравнению с 1913 г. В таком же размере увеличили свои прибыли Баденский союз промышленников, Трефельский сталелитейный завод, пушечные заводы Круппа и оружейные заводы Эргардта. Даже машиностроительный завод Шрубе в Магдебурге, не давший в 1913 г. ни единого процента дивиденда, в 1915 г. дал целых 15% Некоторые заводы принесли своим владельцам еще более крупные прибыли. Так, например, моторный завод «Обер- урзель» и завод повозок «Эйзенах» дали в 1915 г. в шесть раз больше прибылей, чем в 1913 г.[350]

От предприятий тяжелой индустрии не отставали и отрасли легкой промышленности. Германская шерстяная промышленность, поставлявшая сукно для германской армии, получила в 1917 г. чистой прибыли 37,1 млн. марок против 16,1 млн. в 1913 г. Дивиденды в этой отрасли промышленности выросли с 10,8 млн. марок в 1913 г. до

2. млн. марок в 1917 г. В два раза увеличились прибыли хлопчатобумажной промышленности, составившие в 1917 г. 30,9 млн. марок против 15,5 млн. марок в 1913 г.[351]

Возьмем, далее, итальянскую шерстяную промышленность, в которой наряду с нищенской зарплатой рабочих имел место бурный рост прибылей капиталистов. Суконные фабрики в Пьемонте каждодневно получали чистой прибыли свыше 222 тыс. лир или 66 млн. лир в месяц[352]. Получая огромные прибыли от выполнения военных заказов, итальянские капиталисты, равно как и немецкие, отказывались от всякого повышения зарплаты рабочим.

Большую прибыль давали автомобильные заводы Италии, особенно такие, как «Фиат», который, кроме обычной годовой прибыли, фигурировавшей в разного рода балансах и бухгалтерских отчетах (в преуменьшенном виде), давал своим владельцам еще и неофициальную прибыль, т. е. скрытую прибыль, а именно по 50 лир на каждую акцию номинальной стоимостью в 100 лир. Причем дела-

лось это не путем выпуска новых акций и, тем более, не путем увеличения реального капитала акционерного общества «Фиат», а путем повышения номинальной стоимости акций со 100 до 150 лир

По сообщению немецкого экономиста Шульце, одно французское акционерное общество, выпускавшее автомобили, получило за годы войны чистой прибыли около 60 млн. франков при основном капитале в 1,5 млн. франков2. Рекордно высоких прибылей достигли пароходные компании, занимавшиеся в годы войны перевозкой военных грузов. Так, чистая прибыль норвежских пароходных компаний увеличилась за годы войны в 18 раз, а японских— в 20 раз3.

Таким образом, предприниматели Германии, Италии и других стран, так же как и предприниматели России, расточая уверения насчет своего «патриотического долга», расхищали не только основную производительную силу общества — живую человеческую энергию, но и казну, охрану которой не смогли обеспечить даже официальные законы «об обложении военных прибылей» капиталистов, издававшиеся правительствами буржуазных стран в годы войны.

* [353]

*

Находя средства не платить высоких налогов (путем сокрытия прибылей, официальных протестов против высоких налоговых ставок, подкупов представителей фиска и т. д.), капиталисты в то же время широко использовали выгодно сложившуюся для них военную конъюнктуру, позволявшую им за счет усиления эксплуатации живого труда, спекуляции дефицитными видами сырья, топлива и готовых изделий, а также вздутия цен на поставляемую казне военную продукцию поднять свои прибыли до огромных размеров. При этом характерно, что в погоне за высокой нормой прибыли капиталисты старались экономить на всем, но только не на рабочей силе, для хищнической эксплуатации которой были созданы условия, граничащие с военной каторгой.

В расточении рабочей силы, являющейся основным фактором национального богатства и главным элементом производительных сил общества, в снижении ее стоимости ниже прожиточного минимума проявилась одна из характерных особенностей всеобщего закона капиталистического накопления. Характерно, что, в то время как валовые прибыли капиталистов России увеличились за время войны в среднем в 3—4 раза, а размеры дивидендов — более чем в 2 раза, основной капитал за этот же промежуток времени увеличился всего лишь на 10—15%.

Это доказывает, что установившаяся до войны высокая норма эксплуатации живого труда доходила в условиях военного времени до невероятно больших размеров. Интенсификация процессов труда далеко обгоняла процесс обновления основных фондов. Несмотря на огромные военные прибыли, капиталисты не стремились к расширению и обновлению основного капитала, к покупке новых машин для замены изношенных. Учитывая дороговизну оборудования, они предпочитали выжать все возможное из старого оборудования путем усиленной эксплуатации рабочего класса.

Усиление эксплуатации пролетариата в период 1914— 1917 гг. привело к изменениям в структуре издержек производства, к изменениям в соотношении между постоянной и переменной частью капитала. До войны, например, зарплата рабочих русской промышленности составляла в среднем 10% от стоимости произведенной промышленной продукции, а во время войны — около 20% [354]. Повышение доли зарплаты в издержках производства объясняется здесь не ростом реальной зарплаты рабочих, которая была в годы войны ниже, чем перед войной, а ростом номинальной зарплаты и увеличением численности рабочих, вызвавшим соответственное повышение и общего фонда зарплаты.

Изменение структуры издержек производства находилось в неразрывной связи с изменением органического состава капитала, что нашло свое выражение в снижении постоянной его части и в резком возрастании переменной. Этому изменению составных частей общественного капитала способствовала не только сложившаяся конъюнктура, но и заинтересованность самих капиталистов, всегда предпочитающих экономить на постоянном капитале за счет хищнического использования переменного капитала.

*

Итак, концентрация производства, принявшая в условиях войны характер объединения уже существующих производств без сколько-нибудь существенного обновления и, тем более, расширения их технического базиса, обнаружила во время войны свойственную капитализму тенденцию прогрессирующего загнивания производительных сил. Особенностью концентрации производства в условиях войны было также и то, что, с одной стороны, происходил процесс обобществления средств производства и рабочей силы в немногих крупных монополизированных производствах, что ставило Россию по уровню концентрации производства и централизации капитала на первое место в мире, а, с другой стороны, этот процесс не выводил русскую промышленность из состояния технической отсталости и зависимости от иностранного капитала, выкачивавшего из России не только ценное сырье, но и огромные прибыли, получаемые за счет эксплуатации русского рабочего класса и всякого рода спекулятивных махинаций на поставках вооружения и т. д.

Развернувшийся во время войны спекулятивный ажиотаж по выполнению выгодных военных заказов, получению государственных субсидий по военным поставкам, вздутию цен на мирном рынке и т. д. был основным ускорителем образования новых акционерных обществ, в учредительстве которых принимали активное участие как русские так и иностранные банки, получавшие от этого не только большую учредительскую прибыль, но и неограниченные возможности для развития спекулятивной деятельности.

В результате выгодно сложившейся для капиталистов военной конъюнктуры, а также крайне низкой зарплаты промышленных рабочих при высокой норме эксплуатации их труда и росте цен на предметы военного и мирного потребления были созданы во время войны невиданные условия для получения капиталистами огромных прибылей. В. И. Ленин писал: «Война — «ужасная» вещь? Да. Но она ужасно прибыльная вещь» ’.