Великий поворот
По крайней мере однажды мир уже видел период прогрессирующей глобализации и великого расширения рынков. Размышляя о своем времени, президент Международного конгресса исторических исследований сказал в 1913 г.: «Мир становится единым в совершенно новом смысле этого слова...
С сокращением расстояний благодаря новым силам, предоставленным в наше распоряжение наукой... пути развития политической, экономической и научной мысли в каждой из областей переплетаются все прочнее... События в любой точке земного шара сегодня значимы для любой другой его точки. Мировая История стремится к превращению в Единую Историю»13.Время, к которому относится это высказывание, действительно характеризовалось динамичным развитием рынков. Но вскоре после этого вследствие первой мировой войны и Великой депрессии резко повысился уровень безработицы и началась разруха. В то время уровень формального страхования, доступного обычным людям, варьировался от минимального до нулевого (в 1910 г. в Западной Европе только 20 % наемных работников в той или иной форме получали пенсионное обеспечение, только 22 % — медицинскую страховку, а о страховании по безработице практически никто не слышал). Рабочие, большинство которых приобрели политическую сознательность в окопах первой мировой, создавали организации, чтобы требовать какой- либо защиты от неблагоприятной экономической обстановки. Но реакция в основном началась во время Великой депрессии, когда к ним начали присоединяться пострадавшие жители других стран — фермеры, вкладчики, ветераны войны, старики...
Политики были вынуждены как-то отвечать на эти требования, но столь высокий спрос на защищенность не мог быть удовлетворен в жестких рамках правительственного бюджета, установленных золотым стандартом. Поэтому мир отказался от «смирительной рубашки» золотого стандарта, который в то время был основной гарантией свободной торговли и свободного перетока капитала.
Границы закрылись.Правительства установили контроль над финансовыми рынками, а многие страны также национализировали значительную долю своего банковского сектора. Получив, таким образом, возможность регулировать финансирование, государство обрело неограниченную власть над частным бизнесом. К тому же оно прямо вмешивалось в сферу частного бизнеса, проводя национализацию промышленных предприятий или организуя картели, финансируемые из бюджета. Отчасти эта деятельность была вызвана недоверием к рынку; отчасти в ней отразилась неадекватность прежней правительственной политики. Государство не могло в сжатые сроки предоставить разумные гарантии, поэтому оно попыталось прямо ограничить амплитуду рыночных колебаний, ограничив конкуренцию.
При отсутствии внешней конкуренции и постоянном желании правительства охранять рабочие места и фирмы для влиятельных дельцов настал счастливый день. Они использовали этот период, когда международная конкуренция больше не ограничивала внутреннюю политику, не просто для того, чтобы получить временное преимущество, но для того, чтобы изменить законодательство в соответствии со своими интересами таким образом, чтобы это преимущество сохранялось и во времена процветания, когда у них больше не будет возможности направлять гнев «обездоленных» против рынков. Отказ от открытости обеспечил условия, в которых появилась возможность подавить рынок, — и она была реализована. Это подавление продолжалось долгое время.
При отсутствии конкуренции несколько крупных компаний заняли доминирующее положение в большинстве отраслей. У новых игроков не было ни единого шанса. Что еще хуже, экономика уже не могла обновляться путем созидательного разрушения, в процессе которого старые неэффективные институты уступают место новым, передовым. Это не имело большого значения в годы непосредственно после второй мировой войны, когда практически весь мир сосредоточился на послевоенном восстановлении, но в итоге темпы роста мировой экономики начали замедляться.
Только в процессе последовательного роста открытости мировой экономики в последние три десятилетия, движущей силой которого не в последнюю очередь стало осознание того, что закрытие границ порождает экономическую стагнацию, финансовая система и экономика снова стали свободными.
Подводя итог, история дает основания быть уверенными в том, что политический консенсус в пользу свободных рынков не является естественным явлением, даже в развитых странах. Снова и снова за сохранение экономической свободы приходится вести политические баталии. Мы не далеки от отчаяния, пусть исключительного, положения Суфии Бегум!