Путь к богатству
Для большинства американцев вопрос о политических основах капитализма просто неинтересен. Они родились в условиях капиталистической системы, выросли в них и в них же собираются умереть.
Для них капитализм является частью американского ландшафта. Его формирование столь же естественно, как рост травы в бесконечных прериях Америки, и, как и для прерии, единственной опасностью для него является слишком сильное вмешательство человека. Лучшей политикой является невмешательство.По этой причине многие американцы слишком упрощенно подходят к экспорту капитализма в другие страны. Они полагают, что для мгновенного расцвета капитализма достаточно экспортировать американские законы. Раз это сработало у них, почему бы этому не сработать в других странах? Именно по этой причине экономическая наука, которая развивалась в США в течение последних 50 лет, традиционно практически не учитывает политические предпосылки к формированию капитализма. Однако падение Берлинской стены и масштабный социальный эксперимент переходных экономик заставили избавиться от иллюзий. Опыт последнего десятилетия показывает, что для построения капитализма хорошего корпуса законов недостаточно. Капитализму требуются нормы и институты, правила и исполнение этих правил, ему нужна основа в виде общего политического консенсуса. Свободные рынки не могут выжить без политической поддержки.
Как только мы признаем эту простую истину, американский оптимизм по поводу распространения капитализма исчезнет. Его заменит умеренный пессимизм, вызванный присущей капитализму уязвимостью — не экономической (согласно теориям Маркса), а политической. В двух словах, эта идея состоит в следующем: конкурентные
рынки выгодны всем, но огромных прибылей от поддержания конкурентоспособности системы и одинаковых для всех правил игры не получает никто. Следовательно, ни у кого нет безусловного интереса в развитии и защите свободных рынков.
Напротив, многие заинтересованы в ограничении их развития. В ряды их противников входят не только безработные, потерявшие работу вследствие давления конкуренции, но и крупные промышленники: по-настоящему свободные рынки порождают конкуренцию, которая подрывает устойчивые позиции старых компаний, вынуждая их снова и снова доказывать свою конкурентоспособность. Следовательно, истинно капиталистической системе не просто трудно обрести политическую поддержку, — зачастую ей открыто противостоят самые влиятельные группы населения. В таких условиях трудности, связанные с экспортом капитализма, не должны удивлять.
Например, после мексиканского кризиса 1994 г. Всемирный банк решил помочь правительству страны улучшить финансовую инфраструктуру. В частности, ей не хватало такого базового института, как кредитное бюро, где официально регистрируются активы, используемые в качестве залога при получении кредита. Таким образом, любой потенциальный заимодавец может получить информацию о том, что именно заемщик уже отдал в залог. В свою очередь, наличие подобного института облегчает привлечение средств под свои активы для малых и средних предприятий, поскольку в таких условиях потенциальные заимодавцы предоставляют ссуды с большей уверенностью. Но при организации этого бюро Всемирный банк столкнулся с серьезным сопротивлением со стороны местных банков. Почему? У уже существующих банков было достаточно влияния, чтобы получить эту информацию вне зависимости от того, что отражено в кредитной истории. Организация кредитного бюро не только не принесла бы им выгоды — она размыла бы их конкурентоспособность: менее признанные заимодавцы могли бы получить доступ к данной информации и конкурировать с ними на равных позициях. Доступ к кредитным средствам был ограничен в пользу нескольких влиятельных банков!
Это не единичный случай. Во всем мире крупные признанные компании (и финансовые организации) оказывают самое серьезное влияние на политику, включая формирование рыночной инфраструктуры.
Часто (но не всегда) они просто не заинтересованы во всеобщем расширении доступа, поскольку это повысит уровень конкуренции. Неудивительно, что интересы свободных рынков не соблюдаются, а бедные во всем мире считают, что рынки направлены против них, не осознавая, что живут в условиях весьма искаженного варианта настоящего капитализма.Эта искаженная версия капитализма не только порождает неэффективность экономики и социальную несправедливость, но и подрывает политический консенсус по отношению к истинной системе свободных рынков. В начале 1990-х гг. Роберт Шиллер засвидетельствовал, что отношение русских к частной собственности и рынкам сходно с позицией американцев. Однако недавнее исследование показало, что 72 % жителей России хотели бы вернуть приватизированную собственность в руки государства. 10 лет коррумпированного капитализма изменили мнение граждан по отношению к свободным рынкам более успешно, чем 7 десятилетий коммунистической пропаганды!
Почему же капитализм столь естественным образом сформировался в США (а прежде того в Англии) и почему ему так трудно укрепиться в других странах? Какие уроки мы можем извлечь из истории относительно того, что способствует развитию капитализма, а что нет? В книге «Спасение капитализма от капиталистов» мы пытаемся ответить на эти ключевые вопросы.
Суть истинного капитализма заключается не в частной собственности, а в свободном доступе и конкуренции. Для формирования последних роль государства должна быть ни слишком активной, ни слишком ограниченной. Чтобы понять почему, рассмотрим следующий пример. Если вам нужно было бы куда-либо отправиться на самолете, при этом в секторе авиаперевозок не существовало бы контролирующего органа и нормативных правил, обеспечивающих стандарты безопасности, то вы бы не полетели рейсом начинающей авиакомпании, предпочтя ей признанную, с соответствующим стажем деятельности и репутацией. Поэтому полное отсутствие стандартов безопасности в секторе авиаперевозок выгодно крупным старым компаниям, поскольку препятствует появлению новых игроков и устраняет конкуренцию.
Но если, согласно нормативным правилам, вы могли бы перевозить пассажиров только после 5 лет рентабельных авиаперевозок, то новых игроков все равно бы не появлялось, поскольку они не могли бы получить требуемый стаж. Для поддержания конкуренции важно соблюдать баланс: правил должно быть достаточно для того, чтобы пассажиры не боялись пользоваться услугами новых игроков, но они не должны быть слишком жесткими, иначе новые игроки никогда не смогут им соответствовать.
Такого баланса можно добиться только в том случае, если будет достигнут поворот общественного мнения в пользу рынков, что возможно только в условиях правильного распределения собственности. Слишком высокая концентрация собственности неблагоприятна для развития рынка, поскольку крупные собственники могут защищать свои интересы в отсутствии справедливой и объективной юридической системы, а следовательно, не имеют стимулов ее развивать. Собственно говоря, зачастую они заинтересованы в обратном — в противодействии ее развитию, чтобы невозможно было пресечь их злоупотребления. Но слишком рассредоточенная структура собственности также не способствует развитию капитализма, поскольку затрудняет организацию поддержки рынка.
Англии удалось достичь требуемого равновесия в XVII в., после продаж земли в царствование Генриха VII и Генриха VIII, которые породили могущественный класс землевладельцев. Весь класс как единое целое оказался достаточно сильным для того, чтобы обеспечить соблюдение прав собственности, хотя отдельные его представители поодиночке не смогли купить справедливость для себя. США не просто заимствовали данную политическую структуру из Англии — они активно развивали ее! Такие облеченные властью американцы, как Уильям Пенн и Томас Джефферсон, находились под сильным влиянием идей английского философа Джеймса Харрингтона, который в своей книге 1656 г. «Океана» утверждал необходимость распределения собственности на более равных основаниях, в чем он видел ключ к успехам Англии.
Парадоксальным образом, данного равновесия добиться проще, если в стране отсутствуют значительные запасы природных ресурсов.
Наличие в стране таких полезных ископаемых, как нефть и алмазы, добыча которых не связана с серьезными трудностями, автоматически создают концентрацию экономической и политической власти, которую трудно преодолеть, особенно на ранних этапах развития, когда отсутствуют источники уравновешивающей власти. Если природные ресурсы находятся под контролем государства, правление легко превращается в деспотическое. Более того, даже если ресурсы находятся в руках частных владельцев, их наличие осложняет стабилизацию прав собственности, поскольку ресурсы легко отнять и перераспределить.
В отсутствии же природных ресурсов у государства нет выбора: если оно хочет получать доходы, оно должно развивать торговлю и коммерцию, для чего ему приходится ограничивать себя, соблюдать права собственности и формировать надежную систему законодательства. Собственно говоря, такое ограничение тем более заслуживает доверия, что государство не станет резать курицу, несущую золотые яйца.
Но когда в распоряжении государства находятся значительные запасы природных ресурсов, ему легко обеспечить себе поддержку народа, и, следовательно, оно может стать деспотическим. Не случайно в древности первые демократические государства образовались не на плодородных землях Египта и Месопотамии, а в Афинах, где основным источником доходов была коммерция. Также не случайно, что в более поздние времена демократические формы правления впервые утвердились в Венеции и Нидерландах, основным ресурсом которых была человеческая изобретательность. Не является совпадением и то, что сегодня режимы самых богатых природными ресурсами стран (например, Ангола, Заир и Саудовская Аравия) крайне далеки от демократии.
Приватизация природных ресурсов не является панацеей. Учитывая, что обладание ресурсами обеспечивает экономическую, а следовательно, политическую власть, поддерживать необходимое разделение между государством и владельцами ресурсов оказывается невозможно. Либо собственники получают слишком большую политическую власть и фактически начинают управлять страной, либо государство в итоге поддается искушению присвоить ресурсы. В любом случае утвердить надежную систему прав собственности невозможно.
Не помогает и простое перераспределение, даже если (что весьма сомнительно) оно осуществляется из самых добрых намерений и свободно от коррупции. Если собственность просто передается тем, кто не имеет способностей к ее использованию, то ситуация не становится стабильней. Наибольшая стабильность обеспечивается в том случае, если число собственников велико, при этом они хорошо используют принадлежащее им имущество. В рамках индустриальной экономики необходимыми условиями для этого являются, в частности, конкуренция на товарных рынках, конкуренция за контроль над корпоративными активами и хорошее корпоративное управление (существование крупных компаний должно быть возможным без концентрации собственности в руках меньшинства).
Наконец, нужной степени государственного вмешательства — не слишком сильной и не слишком слабой — легче добиться, когда страна открыта иностранной конкуренции. Местные лоббисты могут препятствовать деятельности своих внутренних конкурентов, но против зарубежных конкурентов они не имеют иной власти, кроме закрытия границ. Когда же закрытие границ затруднено вследствие общемировой тенденции к открытости или давления со стороны соседних стран, рынки процветают.
В процессе написания книги мы не сосредоточивались на переходных экономиках, но некоторые идеи книги важны и для них. Во- первых, с их помощью можно объяснить, почему России, Азербайджану и Казахстану, владеющими такими природными ресурсами, как нефть, труднее встать на путь рыночной демократии, чем странам Восточной Европы.
Во-вторых, становится понятно, почему ваучерная приватизация была ошибкой. В попытке построить крайне фрагментарную структуру собственности (более фрагментарную, чем в любой западной стране) ваучеры были выданы рядовым гражданам, не имеющим соответствующих возможностей контроля над корпорациями. Результатом стала чрезмерная концентрация собственности, когда хорошо информированные инсайдеры с обширными связями получили возможность приобрести акции за ваучеры, которыми рядовые граждане, неспособные получить с них какую-либо прибыль, завалили рынок. В России ситуацию только усугубили залоговые аукционы, когда представляющие наибольшую ценность сырьевые компании были отданы тем, кто имел политические связи.
Наконец, изложенное в книге заставляет предположить, что надежды на быстрые изменения в России, возможно, слишком оптимистичны. Эти надежды основываются на идее, что в процессе консолидации собственности в российской нефтяной и газовой промышленности появилось несколько крупных игроков, которые фактически управляют страной и, следовательно, имеют стимулы способствовать развитию страны. Эта идея не нова. В 1950-х гг. Чарльз Уилсон, президент «Дженерал Моторе», а впоследствии министр обороны в администрации Эйзенхауэра, заявил: «Что хорошо для «Дженерал Моторе», то хорошо для страны». Но это не было верно для США тогда, и не будет верно для России сейчас.
Напротив, чрезмерная концентрация собственности в российском сырьевом секторе уже порождает проблемы (как мы предсказали в главе 6 и видим сейчас). На наших глазах разворачивается битва за власть между олигархами и государством. С одной стороны, президент Путин угрожает наказанием тем, кто нарушил закон в процессе приватизации. С другой стороны, олигархи пытаются повлиять на политический процесс, прежде чем отойдут в область истории. Любой исход будет неблагоприятен для свободных рынков и демократии. Если победят олигархи, их собственность окажется в большей безопасности, но о конкуренции и свободном появлении новых игроков придется забыть. Что более важно, они подорвут доверие к только что сформировавшейся, уязвимой демократии. Если избиратели, испытывающие негодование по отношению к процессу приватизации, увидят, как их волеизъявление отменяется коррумпированным парламентом, какое будущее будет у демократии в России? Но если государство снова получит всю полноту власти, какое будущее будет у частной собственности, а следовательно, у рыночной экономики?
Есть ли надежда? Развитие событий всегда может удивить, и в этом источник надежды. Некоторые олигархи распродают свою собственность, опасаясь мира, где они не всегда могут купить защиту. Можно надеяться, что если этот процесс продолжится, то наименее эффективные из них исчезнут и останутся те предприниматели, которые смогут хорошо вести свой бизнес, даже если они получили свою собственность не вполне законным путем. Эти предприниматели могут не только принять свободный рынок вместо того, чтобы подавлять его политическими методами, но и помочь в наступлении на оставшиеся бастионы привилегий и особых интересов. Источником надежды также является развитие финансовой системы. Если она разовьется из кластера банков, финансирующих друзей и родственников, в более зрелую систему, предоставляющую доступ к финансовым средствам рядовым гражданам, то число предприятий малого и среднего бизнеса увеличится. Когда эти предприниматели, сделавшие себя сами, объединятся с профессионалами среднего класса, они могут оказать давление на политиков с целью привести деловую среду в порядок. Именно такая прогрессивная партия привела США от эпохи баронов- разбойников к нынешним временам.
Мы реалистически подходим к власти денег, но мы не циничны и не считаем, что идеи не имеют никакой власти. Целью написания «Спасения капитализма от капиталистов» является демонстрация угрозы, которую некоторые капиталисты представляют для свободных рынков, что будет способствовать созданию политического консенсуса относительно прорыночных реформ. Если наша книга внесет в этот процесс хотя бы небольшой вклад, мы будем сполна вознаграждены за ее написание.
Луиджи Зингалес