Почему во время спада ограничения рынка поддерживают сильнее?
В отличие от влиятельных компаний, прочие пострадавшие от конкуренции обычно являются разобщенной группой, у которой отсутствует программа действий. Таким образом, их возможность влиять на действия властей ограничена.
Но во время экономического кризиса совпадение нескольких факторов дает им больше власти. Их число возрастает, у них появляется время действовать. Что не менее важно, всем обездоленным известно: многие находятся в столь же безнадежной ситуации и разделяют мнение о том, что система прогнила, — обычно во времена экономических спадов на поверхность выходят скандалы, реальные и дутые, которые демонстрируют коррумпированность системы (а обездоленным несложно убедить себя в том, что в их бедах виновата коррупция).Кроме того, во время спадов такие акты разрушения, как закрытие компаний и банков, а также лишение домовладельцев собственности, происходят чаще, чем акты созидания. Такая «чистка» может быть необходима для возрождения, но она же может подтолкнуть обездоленных, уже охваченных негодованием по отношению к несправедливой системе, к объединению. Влиятельные круги, которые видят возможность направить гнев обездоленных против конкуренции, также прикладывают руку к такому объединению. И как организованная злобная толпа, обездоленные могут быть использованы для достижения целей, лежащих далеко за пределами их первоначальных намерений, — они могут стать угрозой свободным рынкам.
Рассмотрим городской бунт. Бунты начинаются в разнообразных обстоятельствах, но большинство таких ситуаций характеризуются двумя условиями: общее недовольство и событие-катализатор. Одного общего недовольства недостаточно, потому что перед недовольными встают серьезные проблемы, связанные с координацией действий. Если один человек начинает кидать камни в витрины магазинов и оказывается, что он один, с ним обращаются как с обычным преступником и отправляют его в тюрьму.
Но если большое количество людей, численностью превосходящее полицию, действует одновременно, власти будут обращаться с демонстрантами как с политическим движением, а не как с шайкой преступников, и в тюрьму попадут немногие. Таким образом, такие события, как оправдание полицейского, который избил Родни Кинга, в 1992 г., вызывают бунт не только потому, что увеличивают число недовольных, но и потому, что эти события крайне публичны: они позволяют людям прийти к выводу, что и другие готовы действовать.Политические действия, предпринятые жертвами конкуренции, отчасти похожи на городские бунты. До тех пор пока каждый индивид боится, что окажется один, он ничего не предпринимает, поскольку знает, что это ему дорого обойдется, а вероятность получения выгоды невелика. Экономические кризисы не только обеспечивают общую осведомленность о том, что обездоленных много (причем объединение не сулит потерь — только преимущества), но и предоставляют сигнальные события, вокруг которых протестующие могут объединяться. Например, в 1931 г. безработица в некоторых районах Южного Чикаго превысила 85 %12. Большинство бездомных безработных перебрались в ночлежки, где их объединил Совет по безработице. Когда средства, выделяемые на пособия по безработице, были урезаны вдвое, безработные вышли на улицы, и прежний объем финансирования был восстановлен13. В первые годы депрессии в США появилось множество организаций протеста, объединяющих фермеров, профсоюзы и ветеранские движения.
Во-вторых, во времена кризисов могут происходить корпоративные скандалы, что подрывает легитимность всей системы. Чтобы понять причины этого, нам следует принять во внимание, что корпоративное мошенничество часто организовано по схеме, придуманной Чарльзом Понци, итальянским иммигрантом из Бостона. Понци получил известность в 1920-х гг., предложив феноменальные нормы прибыли (например, 50 % на вложенные средства за 45 дней) тем, кто был готов разместить у него свои деньги. Он якобы инвестировал их деньги по какой-то никому не понятной схеме, связанной с почтовыми марками14.
На самом деле такой схемы не существовало. Он просто использовал поступившие позже вклады для того, чтобы выплачивать проценты по более ранним вкладам. Пока вклады росли достаточно быстро, схема действовала. В конце концов, органы власти что-то заподозрили и вынудили его прекратить прием вкладов, отчего схема лопнула.Аналогичным образом, корпоративное мошенничество в развитых странах, где откровенный грабеж не является такой серьезной проблемой, большей частью представляет собой схемы, построенные по принципу Понци: например, использование будущих прибылей, чтобы продемонстрировать более высокие прибыли уже сегодня; сокрытие расходов и потерь посредством различных бухгалтерских трюков и сокрытие задолженности в дочерних компаниях. Чем скорее компания выпутывается из неприятностей, тем проще управляющим скрыть обман, и наоборот, чем хуже работает фирма, тем больше приходится обманывать. В плохие времена скрывать проблемы становится все труднее, и, в том числе, именно поэтому корпоративные скандалы чаще прорываются на поверхность. «Enron» рухнул отчасти потому, что все бухгалтерские уловки в мире не могли помочь ему скрыть нарастающие потери.
Даже абсолютно законные инвестиции иногда в динамике похожи на схему Понци. Когда в конце 1990-х гг. все больше и больше вкладчиков увлекались, казалось, неограниченными возможностями интернета, в сектор приходили деньги, повышая цены и увеличивая доходы тех инвесторов, которые осуществили вложения раньше. Это, на первый взгляд, оправдывало представление о неограниченных возможностях для вкладчиков. Но когда приток денег замедлился, цены резко упали, и все явление оказалось пузырем. Оценивая прошедшие события, пузырь распознать легко; в разгар же событий все не так очевидно.
Копаясь в остовах корпоративных катастроф, политики легко находят «скандалы». В деловых решениях всегда можно найти недостатки. А когда дальнейшие раскопки выявляют свидетельства якобы конфликтов интересов, разумные деловые решения, принятые на основе имеющейся информации, превращаются в назначения по знакомству или, хуже того, в преступные ошибки.
Это не значит, что бизнесмены ведут себя безупречно (см. следующий абзац). Это значит только то, что люди со стороны склонны полагать, будто принятие деловых решений более научно, чем на самом деле. Многое из того, что на самом деле должно относится на счет неуверенности или даже некомпетентности, приписывается злонамеренности. Суть, однако, в том, что политическая «охота на ведьм», которая начинается во времена спадов, имеет тенденцию еще сильнее размывать легитимность системы свободного предпринимательства и предоставлять прикрытие для антирыночных мер.Конечно, действия некоторых промышленников и финансистов, столкнувшихся с падением прибыльности компании, вносят свой вклад в формирование мнения, что на рынках процветает обман простых людей. Трейдеры, увидев, что их позиции ухудшаются, удваивают объемы операций, надеясь на удачу и нарушая при этом правила своей компании и даже закон. Именно таким образом Ник Лисон, трейдер «Barings», привел свой банк к краху. Пытаясь сохранить феноменальный (и, возможно, вполне законный) рост доходов предыдущих лет, руководство «Епгоп» прибегло к манипуляциям с бухгалтерской отчетностью, когда уровень конкуренции на рынке повысился и реальные размеры прибыли снизились.
Под угрозой краха некоторые бизнесмены могут попытаться сделать все, что угодно, даже пойдут па нарушение закона в надежде предотвратить катастрофу. Но эти рискованные действия обычно не ведут к успеху, и последующее расследование выявляет их незаконность. С другой стороны, можно очернить и абсолютно честный бизнес.
Наконец, народные избранники, возможно, компенсируя свою бездеятельность в момент развития скандала или увидев возможность использовать ситуацию в личных интересах, в своих расследованиях склонны чрезмерно акцентировать внимание на нарушениях. Таким образом они намекают, что эти нарушения — лишь верхушка айсберга, тогда как на самом деле зачастую больше нарушений нет. Мы уже отмечали роль слушаний Комитета Пекоры в установлении политической базы для финансового законодательства «нового курса» в 1930-х гг. Данных для прямой поддержки принятого впоследствии законодательства па этих слушаниях обнаружилось немного, но, кроме того, были выявлены нарушения и возможные налоговые махинации, совершенные Чарльзом Митчеллом, председателем «National City Company». Несмотря на то, что эти открытия лишь косвенно относились к разбираемым вопросам, они внесли свой вклад в создание ауры незаконности вокруг практики финансового сектора.
В общем, спады помогают раскрыть откровенно незаконные махинации, устроенные по принципу Понци. Сами но себе провалы часто приписывают злонамеренности, а не невезению или некомпетентности: Фердинанд де Лессеп стал знаменитостью, успешно построив Суэцкий канал, но был вызван в суд по обвинению в мошенничестве, когда провалилась его попытка построить Панамский канал, даже несмотря на то, что к проведению подготовительных работ в последнем случае было приложено больше усилий15. А возможность провала иногда вынуждает честных бизнесменов предпринимать нечестные действия. Наконец, как и в случае со слушаниями Комитета Пекоры в 1930-х гг., некоторые политики могут попытаться обвинить весь сектор в целом, подчеркнув несколько нерепрезентативных действий. Все это снижает легитимность системы конкуренции в глазах ее жертв — ведь по причине собственного печального опыта они уже смотрят на нее предвзято.
Когда спонтанно появляются организации обездоленных, профессиональные политики и политические партии пытаются использовать их для победы на выборах. Франклин Рузвельт, как мы видели, не чурался аптирыночной риторики, чтобы привлечь обездоленных. А когда политики приходят к власти и у них возникает потребность в законотворчестве, подключаются влиятельные круги и приводят законодательную деятельность в соответствие со своими интересами. Таким образом, как бунт может быть использован меньшинством для достижения целей, которые не совпадают с намерениями толпы (интересно, что очень часто бунты в Индии, для видимости именуемые «общинными», превращаются в целенаправленное разрушение особенно раздражающих конкурирующих фирм, принадлежащих общинам меньшинств), так и политические организации обездоленных могут быть использованы теми, чья программа более широка.
Антирыночная программа влиятельных кругов особенно сильна во времена глобальных спадов, когда возможностей для торговли и инвестиций за рубежом немного, что делает открытость менее привлекательной. С ростом протекционизма законодательство, принятое под давлением влиятельных кругов и обездоленных, нет нужды ограничивать, беспокоясь о международной конкурентоспособности. Оно подпитывает естественные инстинкты политиков избежать немедленных и прямых расходов вместо скрытых издержек при ограничении рынков. Рынок — легкая жертва.
Прежде чем завершить раздел, необходимо сделать некоторые пояснения. Мы утверждали, что в результате спадов интересы разных групп совпадают. Это ие означает, что начинают доминировать интересы одной группы — например, влиятельные бизнесмены берут под свой контроль формирование повестки дня. Даже когда в 1930-х гг. путем принятия законодательства «нового курса» была предпринята попытка создать промышленные картели, чтобы ликвидировать ценовую конкуренцию, также был законодательно закреплен легальный статус профсоюзов16. На практике будут осуществляться компромиссы, но общие интересы коалиции влиятельных фигур — от предпринимателей до руководителей профсоюзов и политиков — будут сосредоточены на подавлении свободного рынка.
Вовсе не обязательно, чтобы интересы превалировали над идеями. Мы не отрицаем вероятность того, что в 1930-х гг. мир стал более гуманным и сознательным в социальном плане и что некоторые законы продвигались политиками, которые из лучших побуждений действовали в интересах общественности. Наш тезис заключается в том, что некоторые идеи имеют больше шансов найти питательную почву, когда почва удобрена соответствующими интересами. В 1930-х гг. основное «удобрение» было по сути своей антирыночным. Теперь опишем, какая именно экономика сформировалась на данной основе.