Можно ли сдерживать группы, объединенные общим интересом?
Прежде чем перейти к описанию будущих вызовов, рассмотрим пример того, как экономические институты могут, изменившись, устранить стимулы объединенных общими интересами групп совместно выступать против рыночных сил.
Взглянем на эволюцию американского кодекса о несостоятельности и банкротстве в XIX в. Экономическая роль закона о банкротстве состоит не только в том, чтобы предоставить кредиторам механизм, с помощью которого они могли бы получить назад свои деньги, но и в том, чтобы обеспечить должникам форму страховки, избавляя их от части долга, когда он становится чрезмерным. Когда долги заемщика становятся настолько велики, что вероятность расплатиться с ними становится низкой, у него будет мало стимулов прилагать усилия к зарабатыванию денег, поскольку каждый заработанный тяжелым трудом доллар получат кредиторы. В таких ситуациях и должникам, и кредиторам будет выгоднее, если часть долга простить или реструктурировать посредством процедуры банкротства. Должники получат стимул лучше работать, если поймут, что определенный шанс расплатиться с долгами и сохранить свое дело существует, а кредиторы вернут хотя бы часть своих денег, тогда как в противном случае они не получили бы ничего.Современный кодекс о банкротстве предоставляет механизм, посредством которого можно облегчить положение должников. С помощью такой гибкости, что несколько парадоксально, законодательство о банкротстве двумя способами повышает безопасность собственности. Во-первых, оно защищает собственность кредиторов, позволяя им учитывать в изначальной ставке по кредиту вероятность того, что им придется простить часть долга. Во-вторых, они устраняют любую необходимость политической самоорганизации должников с целью произвольного списывания долгов, что также повышает безопасность собственности и неприкосновенность соглашений.
Но в Америке начала XIX в. контрактное право еще не было развито в такой степени, чтобы должник мог просто заявить о своей несостоятельности и не выплачивать долги.
Информация о должниках была скудной, строгий контроль над ними могли осуществлять немногие организации, рынки изъятых за неплатежи активов в условиях еще только формирующейся экономики были ограничены, а большие размеры страны предоставляли должникам прекрасную возможность, переехав, избавиться от своего прошлого. Если бы действовали мягкие законы о банкротстве, то у должников было бы меньше желания платить, кредиторы поднимали бы процентные ставки, чтобы скомпенсировать свои потери, и лишь немногие предприятия могли бы себе позволить получать финансирование таким образом. Кредитование бы прекратилось, а экономическая активность бы сократилась.В результате на протяжении почти всего XIX в. до принятия Закона о банкротстве 1898 г., который сформировал базу для ныне действующего закона, в США не было формального федерального законодательства о банкротстве и несостоятельности. Вместо этого в периоды серьезного экономического кризиса число разорившихся должников возрастало, а тяжесть их печального положения усугублялась. Один современник описал кризис 1837 г. так: «Общество сделало свою последнюю ставку и проиграло. У молодых нет надежды. Взрослые без дела слоняются по улицам. Никто не призывает нас к труду... Нынешнее поколение, обанкротившись, потеряло как принципы и надежду, так и имущество»3. Политическое давление со стороны обездоленных вынудило Конгресс принять меры. На протяжении большей части XIX в. в ответ на тяжелые условия для бизнеса принимались федеральные законы о банкротстве, но вскоре их отменяли. Закон о банкротах 1800 г. был принят вскоре после торговых потерь в войне с Францией 1799 г. и отменен в 1803 г.4 В 1841 г. принятие Закона о банкротах последовало за великой банковской паникой 1837 г. и начавшейся в ее результате депрессией. В 1843 г. его отменил тот же самый Конгресс, который его принял5. Закон 1867 г. был принят, когда после войны Севера и Юга начался спад; впоследствии в него внесли множество поправок и, наконец, в 1878 г. отменили.
Воспользоваться законами о банкротстве сумело значительное количество людей. Например, законом 1841 г. воспользовалось 33 739 человек, и более 90 % из них было освобождено от выплаты долгов.
Общие объемы этих долгов составили около 440 млн долл. — огромная сумма в сегодняшних деньгах6.
Кредиторы часто пытались противостоять освобождению от долгов политическими методами, но политики понимали, что в отсутствии законов о банкротстве последствия были бы гораздо хуже. Во время дебатов по освобождению от долгов в 1821 г. сенатор от Массачусетса Харрисон Отис восклицал: «Чего следует ожидать, когда их число возрастет и они начнут принимать серьезные спланированные меры, чтобы активными усилиями добиться освобождения от долгов после получения отказа на их петиции? Что может быть более страшным, дурным предзнаменованием для богатых собственников и самого правительства, чем самоорганизовавшиеся корпорации должников во всех крупных торговых городах, объединившиеся в один огромный союз, чтобы повлиять на результаты выборов! Какое состояние дел более опасно, чем всеобщее объединение должников всех классов, частных и государственных, с целью добиться свободы через содействие людей, избранных в Конгресс лишь по их рекомендации?»7.
Частные контракты не могли обеспечить требуемый уровень снисходительности в трудные времена, и поэтому в дело вмешались политики, предоставив возможность отказа от выплаты долгов в случае, если пострадавших было слишком много. Но если один должник не мог расплатиться с кредиторами в более нормальные времена, он оставался на произвол судьбы. Что более важно, практически все время соблюдались права собственности и присутствовали стимулы, предоставляемые частными контрактами.
Но периодическое нарушение прав кредиторов не было панацеей. Не было гарантий, что объединившиеся должники перестанут отказываться от своих обязательств по выплате долгов. Мятеж должников мог распространиться на другие формы собственности. Предоставить освобождение от уплаты долга согласованным политическим группам было равноценно игре с огнем.
В итоге появилось более приемлемое решение. С развитием финансовых рынков и организаций такие информационно-коммуникационные технологии, как телеграф, объединили страну (и поэтому должники уже не могли скрыть свое банкротство, например, уехав на запад), а уровень ликвидности на рынках активов повысился, и кредиторы получили больше возможностей контролировать предоставленные ими займы и получать выплаты. Стало возможным смягчить условия на постоянной основе. Именно поэтому в законодательстве, разрабатывавшемся в XIX в., наблюдалась следующая тенденция: законы о банкротстве, пусть даже временные, становились все более благоприятствующими должникам — все большее их число подпадало под действие законов, а освобождение от долга распространялось на все большие суммы8.
Суть в том, что существуют решения, которые помогают поддерживать раздельное сосуществование сферы рынков и политической сферы, одновременно учитывая требования и той, и другой. Рассматривая некоторые из будущих вызовов, которые мы опишем ниже, важно разработать творческие методы улаживания скрытого конфликта между свободными рынками и политикой, чтобы одно не разрушило другое.
Однако, чтобы обдумать решения, нам нужно рассмотреть вызовы более подробно. К этому мы и обратимся.