3.1. Ведизм современных евразийцев- традиционалистов и тенгризм

Современный евразиец-традиционалист А. Г. Дугин отмечает, что «учет пространственного фактора играл огромную роль в политической географии традиционных обществ, что сохранилось в качестве культурных реакций вплоть до наших дней.

Положительностью ориентации на Восток пронизаны работы современных российских традиционалистов А. Дугина, Г.Джемаля, Ю. Мамлеева, О. Фомина, В. Штепы, С. Корнева и др. Где важнейшими источниками их метафизических взглядов в основном служат именно философия и религия древней Индии - ведизма.

Базой для развития ведизма послужили верования праиндоевропейцев, в т. ч. праславян, для традиционалистов, как и современных русских язычников, древнеславянское «язычество» выступает как одна из форм верований ведизма, хотя отцы евразийского движения основали свою идею на близости древнеславянского мировоззрения с туранским, тюрко-монгольским.

В трудах современных евразийцев-традиционалистов этот аспект рассматривается не в полной мере. По определению К. Г. Фрумкина, «современное российское традиционалистское движение - разновидность романтизма»^[349]. Весь традиционализм замешен на синтезе, скорее психологических, чем социальных тенденций. В текстах традиционалистов мир предстает как Средиземье, в котором «тайные ордена руководят сражением континентов, высшие касты ведут человечество к решению космических задач, гниющая Европа не дает выплеснуться русской энергии, инородцы грызут русский народ, авангардисты воплощают в жизнь принципы древней арийской расы, а рокеры верстаются в старообрядцы. Романтизм традиционалистов, доведенный до агрессии, в основе которой лежат чувства разочарования и отчаяния, «завиральность» некоторых их идей свидетельствует о том, что сегодня не найдена альтернатива тому будущему, которое предлагает планете Запад»^[350].

При этом учитывать, что хотя глубокая древность происхождения славян и близость их далеких предков к предкам ариев подтверждается многими материалами сравнительно-исторического сопоставления, но теория их совместного пребывания в областях Приполярья, основанная на труде известного индийского ученого, знатока санскрита (как в ведийской, так и эпической и, самой поздней, классической его форме) Бала Гандхара Тилака «Арктическая родина в Ведах», изданном в 1903 г., не подтверждается, хотя бы тем, что природно-климатические условия приполярья не подходят для зарождения и процветания кочевого и полукочевого скотоводства - основы жизнедеятельности ариев. А те природные атмосферные явления, присущие приполярью и отождествленные Тилаком с данными Ригведы и Авесты, могли быть неправильно им поняты и истолкованы, вследствие недостаточности в то время сопоставительного исследования мифологического наследия человечества в целом.

Сегодня на основе комплексных исследований, в частности по тематике мирового потопа, активно выдвигается теория «проскальзывания» земной коры, предложенной Шульцем, который предположил, что механизм описываемых катаклизмов в мифах разных народов связан с «движением литосферы как единого целого... быстрыми рывками, за которыми следуют долгие паузы» вследствие падения метеорита в XI

371

тысячелетии до н.э.

Подобное «проскальзывание» коры способно обеспечить как изменение положения земных полюсов, сопровождаемое глобальными неоднородными изменениями климата, так и изменение видимого небесного свода. По расчетам специалистов, район Гималаев подпадает в приполярную область «допотопного северного полюса». И в память об этом в Риг-Веде отразилось описание северного сияния.

Утверждение о том, что год в Ведах состоит из одних суток и это означает полярный день или полярную ночь, длящиеся по полгода, тоже спорно. Выше приводилось, что в эпической традиции это типичный прием гиперболы, например, герой-ребенок растет не по дням, а по часам, день проходит - ему год, второй день проходит - ему уже два года и т. д. Как и во многих кочевых традициях год состоит из десяти месяцев, в Ведах год состоит тоже из десяти месяцев. Эти десять месяцев признак не полярной ночи, а применения кочевниками в ведении скотоводческого хозяйства солнечного календаря, сосотящего из десяти месяцев. И так можно поставить под сомнение многие доводы, приводимые в пользу полярной теории Вед.

На общей исторической судьбе, близости менталитета и генетической родственности с туранцами, тюрко-монголами базировали свое учение отцы евразийства, начиная с Н. С. Трубецкого, заканчивая Л.Н. Гумилевым. Этот аспект современными традиционалистами особо не замечается, большинство из них «застряло» собственно в идее исключительно арийскости славянского ведичества, «русскости» всего и вся. Во взаимопроникновениях, взаимообогащениях основных концептов тенгрианства, славянского «язычества» и русского космизма, их синергии надо искать принципы сакрального отношения к по- ^[351] литическому, социальному, являющемуся их интегральной природной и естественной связью с духовным миром, который проявляет себя в человеческом обществе через политические структуры и институты, имеющие по А. Г. Дугину, «божественное» происхождение и «божественную» природу.

Эти принципы можно рассматривать в сопоставлении с более древним опытом института «божественности», «небесности» динлинских, хуннских шаньюев, тюркских каганов, монгольского императорского дома чингизидов, сыгравших свою роль в становлении института государства вообще.

Поклонение Небу возникло сначала среди более ранних представителей алтайских народов Центральной Азии. Как пишет Ш. Бира, «По крайней мере, хунну, которые представляли западную, хунну- алтайскую ветвь из двух основных ветвей, на которые как предполога- ют многие исследователи, распалась древнейшая общность алтайских народов в период между X и V веками до н. э., а к другой восточной ветви принадлежали тунгусо-маньчжурские племена, поклонялись Небу и Земле еще задолго до нашей эры. А гунны, т. е. хунну, оказавшиеся уже в IV в. н. э. в Восточной Европе, продолжали оставаться верными своему вероисповеданию с его культом Неба. Вполне возможно, что этот культ у древних праболгар (Тангра) по своему происхождению ближе всего стоит к хунну-алтайскому первоварианту культа Неба, нежели к более поздним его разновидностям, в частности к тюркской»^[352]. С. Г. Кляшторный отмечает: «Почитание Неба как верховного божества было присуще едва ли не всем древним кочевникам Центральной Азии, независимо от этнической принадлежности»^[353]. В силу отсутствия исторических данных трудно судить о том, до какой степени был возведен культ Неба у древних хунну. Известно, что правители хунну, которые назывались шаньюем, устраивали при своем дворе церемонию поклонения Небу и Земле. Из всех алтайских народов именно у тюрков (VI-VIII вв.) и особенно монголов (XIII-XIV) древний культ Неба-Тенгри получил свою наиболее развитую «тенгри куду шаньюй», что означает «величайший сын неба». Слово «тенгри» и в тюркском, и в монгольском языках по-прежнему означает «небо», однако тюркские ученые пока не пришли к единому мнению по поводу слова «куду»^{[354] [355] [356]}. В этой связи повторяем пояснение: куду, кудай, кюдэй, кюэттэй, кюэт - меха кузнечного горна. В титуле добавлен для подчеркивания световой, огненной, плазменной природы Тенгри.

В период власти Модэ этим титулом именовались не только пожизненные предводители родовых сообществ, но и правители, получившие власть по наследству. Чтобы усилить особый статус своей верховной власти, правитель раннефеодального государства добавлял к титулу шаньюй эпитеты Благодать божества Тенир, Божество Те- нир, Благодать, ниспосланная Небом и др.

Освященность, божественность прерогатив кагана проступали в формуле его полной титулатуры. Так, суверен хунну во II в. до н. э. титуловался «Поставленный Небом великий шаньюй». Позднее, по рекомендации китайского перебежчика, более пространно: «Рожденный Небом и Землею, поставленный Солнцем и Луною хуннский великий шаньюй». В документах, относящихся к I в. до н. э. нет упоминаний о столь длинном наименовании, но дается словосочетание «чэнли гуту», где первое слово означает «небо», второе - «сын». Это созвучно монгольскому «тэнгэрийн хууд» («сыновья неба») или тюркскому tain qut(y) - «порождение неба, дух неба, благодать неба»³¹⁵.

«Tanri da bolm'is el qutluy sad ttirk bilga baya 'isbara qayan, т. е. Небом рожденный (букв. на небе ставший [живым]), счастливый (или священный) князь державы, тюркский мудрый (или: великий, облеченный властью) Бага Ышбара-каган».

Полностью большой титул начер—тан в рунических надписях- эпитафиях, сочиненных в VIII в. в честь кагана Могиляна и его брата, военачальника Кюль-Тегина: tanri tag tanri jaratm'is (или tanri da bolm'is) ttirk bilga qayan, т. е. «Небу подобный, Небом поставленный (или Небом рожденный) тюркский мудрый каган»³¹⁶.

Наблюдения китайских дипломатов ближе к монгольской реальности, поскольку у самих китайцев также не было «религии» в христианском понимании этого явления. В отчете южносунского посла Чжао Хуна (1221 г.) сказано: «В первый день первой луны [они] непременно поклоняются Небу. Всякий раз, когда [они] пьют вино, [они] прежде всего совершают возлияние. В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу [они] непременно упоминают Небо. Когда [они] слышат гром, то пугаются и смеют отправляться в поход. «Небо зовет!» - говорят они» (Мэн-да бэй-лу, с. 75, 79). Спустя десять лет другой южносунский посол, Пэн Да-я, писал: «В повседневных разговорах они непременно говорят: «Силой Вечного неба и покровительством счастья императора!». Когда они хотят сделать [какое-либо] дело, то говорят: «Небо учит так!». Когда же они уже сделали [какое- либо] дело, то говорят: «[Это] знает небо!». [У них] не бывает ни одного дела, которое бы не приписывалось бы небу. Так поступают все, без исключения, начиная с татарского правителя и кончая его народом» (Хэй-да ши-люе, с.143)^[357].

Первая и последняя части формулы совпадают с развернутым вариантом титулатуры шаньюя: «Рожденный/Поставленный Небом... хунн- ский/тюркский шаньюй/каган». Характерно, что китайские императоры, признавая за государями второго Восточно-тюркского кагана—та (680-745) царское достоинство, называли их именно этим общим выражением (частично модифицированным): «Дэ-цзинь Гйедемиши Да Шаныой» [Бичурин, 1950, т 1, с. 268]. По-древнетюркски это звучало, видимо, так: talri jaratm'is bilga sanyti - «Небом поставленный мудрый шаньюй/каган». Иногда к хану обращались и просто «дынлихан» (Бичурин, 1950, т 1, с. 277] (древнетюркское tanri qayan; ср. хуннское «чэнли гуту»)^[358].

Из приведенных материалов в целом видно, что власть хуннским шаньюям (каганам) возложена волею Неба-Тенгри, они избраны им как защитники, родоначальники. Истоки этого концепта можно проследить в мифологии тюрко-монголов. Так, согласно якутской эпиче- ской традиции, в верхнем мире на вершине белоснежной девятиступенчатой мировой горы у пожилой пары рождается герой-ребенок, судьба которого жертвенной кровью была предначертана божеством верхнего мира Урун Аар (Айыы) господином на самом верхнем карнизе восьмигранного хрустального столба - мирового древа, и который охраняется девой-удаганкой верхнего мира Айыы Умсуур. И в нужный час, по велению верховного небесного божества Урун Аар (Айыы) господа, она особым магическим обрядом, «вынув» из надписи и столба заговоренную, предначертанную душу кут, «вдувает» его в новорожденного. По велению опять же Урун Аар (Айыы), ребенка спускали в средний мир для выполнения его небесной воли, и впоследствии он становится защитнком рода, родоначальником^[359].

Эволюция этого концепта, как отмечает Ш. Бира, «при тюркском каганстве и особенно при монгольском государстве (XIII в.) показывает, что формирование идеи единого верховного божества в лице Тнгри было теснейшим образом связано с утверждением единохаганства, как единый хаган должен управлять на земле, единое божество должно верховодить на небесах. Нет сомнения, что культ хагана и культ Тнгри были неразрывно взаимосвязаны и взаимообусловлены^[360].

Про эволюцию этого концепта далее Ш. Бира пишет, что «это вдохновило и обусловило беспрецедентный подъем монголов в 13 и 14 столетиях, и эта вера была со временем развита в положение, что составило целостную политическую теорию, которая может быть названа Тенгризм»^[361].

Идеология тенгризма прошла три стадии развития. Когда ЧингисХан основал Монгольское государство в 1206 г., она была нацелена на сакрализацию и легитимизацию мощи его Евразийской кочевой империи. Вторая стадия проходила в период всемирной экспансии потомков Чингис-хана. В это время тенгризм развился в утонченную универсальную теорию тенгризации, в соответствии с которой все под Небесами должно быть объединено под управлением монголов. Третья стадия тенгризма началась с правления Хубилай-хана, который дополнил создание мировой империи завоеванием всего Китая. В отличие от своих предшественников Хубилай-хан был менее связан с завоеваниями, чем с проблемами умиротворения и консолидации мировой империи^[362]. В третьей стадии монгольская политика тенгризации мира достигла апогея, и монгольская империя приобрела свой всемирный характер в период 35-летнего правления Хубилай-хана. Мир был действительно объединен под одной политической властью. Народы, идеи, информация и коммерция свободно потекли между странами через систему уртонных конных (ямских) станций. Был создан международный алфавит квадратного письма, поддержавший культурную интеграцию, созданы астрономические обсерватории в Азербайджане и в столице Монгольской империи Даду (Пекин). Монголы вступили в контакт с разнообразными культурами. Обмен интеллектуальными достижениями от края до края Евразийского континета нашел выражение в первой мировой истории как «Сборник летописей» Рашид ад- Дина и т. д.

Как пишет Ш. Бира, культурное, экономическое, научное сотрудничество дало «нечто большее, чем военные завоевания кочевых «варваров», которые не принесли ничего, кроме разрушения и резни. Скорее здесь имели место некоторые виды глобальных процессов, которые в некоторых отношениях могут быть сравнимы с современной глобализацией, особенно в условиях стран, теснее и больше объединенных, чем когда-либо ранее»^[363].

Это было начало начал глобализации, импульс, данный тенгризмом за восемь столетий, привел к интегрированию планетарных культурных, мировоззренческих процессов.

На очередном современном витке эволюции суммирующий эффект взаимодействия основных концептов тенгризма, ведизма традиционалистов и русского космизма - их синергия может быть использована для обоснования природы сакральности идеологии политических структур и институтов евразийства.

3.2.