§ 1. Перспективы товарно-денежных отношений
Взгляды советских экономистов на дальнейшую судьбу товарно- денежных отношен,ий не могли не испытывать воздействия точки зрения на этот счет К. Маркса и Ф.. Энгельса. Политика «военного коммунизма» была .попыткой построения нетоварного социалистического хозяйства.
Стремясь решить противоречия этого хозяйства, советские экономисты занялись изобретением систем учета, планирования и распределения, способных заменить все более обесценивающиеся деньги и другие товарные отношения.В 1920—1921 гг. А. Чаяновым и А. Вайнштейном была разрабо-
ни система материального (натуральио-аещеетосшюго) учета. По ¦кчіпіо этих экономистов, социализм должен представлять собой гранитное натуральное хозяйство, устроенное и работающее как одно .(¦еднриятие. Рынок в нем заменен централизованным распределением, производство подчинено единому государственному плану, а вместо присущих товарному хозяйству цен, рентабельности и других денежных величин используется система разнообразных натуральных показателей и норм, выражающих технологические связи. Правда, на пути Практического применения подобной системы А. Чаянов видел и ряд затруднений, связанных со сложностью выбора подходящих единиц учета, невозможностью вычисления какого-либо сальдо ввиду их разнородности, что определяло условный характер этих единиц, В другом проекте централизованного натурального хозяйства (Л. Крицмаи) предлагалось использовать нормативный подход в учете и планировании не только производства, но и потребления[305].
Подобные представления о будущей социалистической экономике иг встретили поддержки большинства экономистов. С критикой системы исключительно натурального учета выступили В. Железное, 3. Ка- цсиеленбаум, А. Соколов, С. Струмилин, К. Шмелев. Все они подчеркивали, что эта система лишает производство единой меры затрат и результатов труда, делает невозможным правильное, наиболее эффективное распределение производительных сил между разными потребностями, ведет к подавлению свободы потребительского выбора [306].
Признавая необходимость сохранения и в условиях социалистического общества универсальной единицы измерения затрат и результатов труда, большинство экономистов полагало, что это измерение будет осуществляться непосредственно в часах рабочего времени. Для практического осуществления этой идеи в 1920—1921 гг. были предложены многообразные системы трудового учета. Однако чем тщательнее разрабатывались эти системы, тем больше обнажалась их товарно-денежная природа.
Так, С. Струмилин доказывал, что с переходом к социализму отмирает лишь меновая форма стоимости, в то время как «логическое понятие» стоимости не только сохраняется, но даже увеличивает свое шачение. Однако распределение предметов потребления, как и в товарном хозяйстве, должно было осуществляться на основе свободы выбора, ¦ і и регулировании этого процесса предлагалось использовать «трудовые расценки», которые, по собственному признанию С. Струмилина, как две капли воды», похожи на цены. В. Мотылев (1922) предсказывал, что при социализме каждому работнику будет открыт счет в «идеальных деньгах», в пределах которого тот сможет свободно выбирать предметы потребления. К. Шмелев вычислил паритет одного треда (трудовой единицы) к рублю и предлагал использовать дореволюционные цены до тех пор, когда развитие статистики позволит выразить квалифицированный труд в часах простого труда[307].
. W Niimvnv IU1HI jf Ж МЩЛ V I Ш IIII IT JI И 11 I ] J у ДО И I її V
учетом и распределением подверглось критике с разных позиций. Так,
А. Чаянов отмечал, что введение «трудовой валюты» меняет только внешнюю форму прежних экономических явлений, сохраняя, по сути, учет прибыли, ренты и других категорий капиталистического хозяйства. С. Клепиков и М. Смит (1921) упрекали сторонников трудового учета в недооценке затрат машинной энергии и предлагали свои единицы учета.
Наряду с данным представлением в годы «военного коммунизма» была выдвинута также иная альтернатива системе материального учета, В.
Железнов (1920) и А. Соколов (4921) прямо заявили о неизбежности сохранения в будущем обществе денег и цен, доказывая, что обобщенный учет хозяйственных благ, удовлетворение многообразных индивидуальных потребностей, обеспечение свободы потребительского выбора невозможны без денег. Разделяя господствующее представление о централизованном управлении социалистическим хозяйством, В. Железнов, однако, трактовал роль центра иным образом. Центр в этой хозяйственной системе, утверждал он, «начало воспринимающее, а не побуждающее», он должен внимательно наблюдать за состоянием экономики и регулировать ее в соответствии с полученными' данными. Особое значение В. Железнов придавал сохранению зависимости спроса от цен, без которой, по его мнению, невозможно правильное распределение продуктов между разными потребителями в соответствии с их индивидуальными потребностями.Несколько иной была точка зрения А. Соколова. Необходимость свободы потребительского выбора выводилась им из несовпадения субъективных потребительских оценок. А. Соколов считал невозможным «отрешиться от цен и денег» не только в сфере потребления, но и в сфере производства. Отвергая возможность полного и окончательного преодоления стихийности в общественном хозяйстве и, в частности, «точного приноровления производства к бесконечному разнообразию человеческих потребностей», он приходил к выводу, что равновесие между спросом и предложением будет восстанавливаться посредством колебания цен. Однако ввиду отсутствия рынка цены будут устанавливаться «государством-монополистом». В отличие от капиталистической монополии, оно станет заботиться не о собственной выгоде, а об увеличении общественной .пользы. Возможности социалистического государства будут огромны, но и оно, предсказывал А. Соколов, «не сможет распространять свою власть на субъективные оценки потребителей» [308].
В этом споре о будущей социалистической экономике особую позицию занял Б. Бруцкус (1922). Разделяя господствующее мнение о несовместимости социализма и рынка, Б.
Бруцкус делал решительный выбор в пользу последнего. В отсутствие рынка, отмечал этот экономист, социалистическому обществу придется строить громадную шкалу потребительских предпочтений, на которой даже одно и то же благо будет находиться на разных ступенях в зависимости от порядкового номера данной единицы. Но в отличие от XIX в. общественные .потребности далеко превзошли физический минимум и стали весьма разнообразны. Поэтому государство не сможет их взвесить и, следовательно,, не сможет дать правильные директивы производству. Неизбежным „Mivinxvpii^ j/ctvnpcAut'tinnr ‘von “ система весьма громозд-Kfiи и дорогая, а главное, ухудшающая удовлетворение потребностей. Ннедепне трудовых квитанций, чіо предлагали сторонники трудового учета, не меняет существа дела: «трудовые цены», будучи фиксиро- нпны, 'не могут обеспечить равповеене между спросом и предложением.
Еще более опасной, по мнению Б. Бруцкуса, является «полная бюрократизация хозяйственной жизни» социалистического общества. Превратившись в чиновников, хозяйственные руководители не будут заинтересованы в успешной работе своих предприятий, а отсутствие материальной ответственности позволит им перекладывать хозяйственный риск на общество в целом. Снабжение “предприятий будет осуществляться независимо от их производительности — по усмотрению служащих центральных хозяйственных органов. Обращаясь в эти органы. предприятия станут конкурировать вместо денег «бумагами и слонами, которые ведь дешево стоят». Одновременное распределение разных средств производства 'разными главками крайне затруднит обеспечение необходимых пропорций снабжения.
Отсюда Б. Бруцкус делал вывод, что в своем развитом виде социалистическая организация хозяйства будет характеризоваться крайним расточительством, «суперанархией» ;и вместе с тем «громадным консерватизмом и инерцией». Отвергая социалистический строй, Б. Бруцкус, однако, счел необходимым предупредить, что из этой критики не- вытекает оправдание бесконтрольного распоряжения землей и капиталом. Производительность этих факторов, указывал он, является не заслугой землевладельцев и капиталистов, а результатом развития общества, которое должно участвовать в ренте и прибыли[309].
Позиция Б. Бруцкуса была подвергнута резкой критике В. Моты- левым. Вскоре дискуссия о будущей социалистической экономике была практически отвергнута. Данный вопрос стал рассматриваться лишь шпзодически. Вместе, с тем ранее возникшие представления продолжали в основных чертах существовать. Активным сторонником централизованного натурального хозяйства являлся Л. Крицман[310].
Попытка систематического описания натурального- планового хо- шйства была предпринята Л. Литошенко (1928). Преимущество этого хозяйства- Л. Литошенко 'видел в том, что оно непосредственно подчинено задаче наилучшего удовлетворения потребностей. Однако, по признанию самого автора, это преимущество оказывалось весьма ограниченным. Как подчеркивал Л. Литошенко, хозяйство этого типа не может «работать ощупью и следовать меняющимся вкусам потребителей», а объективная оценка полезности разных вариантов плана неосуществима. Поэтому, доказывал он, неизбежно ограничение свободы потребительского выбора: планирование потребления должно
быть авторитарным, предметы потребления — стандартными, а рост потребления — стационарным, т. е. равным росту населения.
Однако даже приспособление потребления к производству окапывалось недостаточным для полного исключения стоимостных отношений. Л. Литошенко был вынужден признать, что авторитарное распределение ресурсов не в состоянии предотвратить технический застой н расточительство. Поскольку расширение потребления одних ресурсов
пииилид'ммо приметшие п роп, жодегпеїп і ы х цен как объективного критерия выбора между равными вариантами использовании ресурсов, заключал J1. Литошепко[311],
Обсуждение вопроса о будущей социалистической экономике и судьбе товарно-денежных отношений вновь оживилось в период спер тывания нэпа.
В отличие от «военного коммунизма» свертывание нэпа привело к распространению несколько иных представлений. Под воздействием кредитной реформы 1930 г. многие экономисты все больше приходили к выводу о необходимости использования денег и при социализме — как универсального средства учета труда, соизмерения его затрат и результатов, распределения предметов потребления. Наиболее полной воплощение эти взгляды получили в работах Б. Раскина, В. Добро- гаев а ;и 3. Атласа. В изображаемых ими «трудовых талонах» и «расчетных знаках» легко угадывались обычные деньги: их модель социалистической экономики включала эмиссию банком «трудовых талонов», «трудталонное» обращение, взаимные расчеты предприятий, государственную и кооперативную торговлю потребительскими товарами. В отличие от аналогичных представлений начала 20-х гг., Б. Раскин и
В. Доброгаев предсказывали уже не фиксированные, а подвижные цены, используемые государством для оперативного регулирования потребления [312].
Новый импульс эволюции представлений о судьбе товарно-денежных отношений был дан коррекцией экономического курса в 1931 г. Среди советских экономистов стало распространяться мнение о том, что товарно-денежные отношения смогут отмереть лишь в развитом социалистическом обществе, а «а начальной стадии социализма необходимость в них сохраняется. Этот тезис был зафиксирован в решениях XVII конференции ВКП(б), Черта в обсуждении данного вопроса была подведена в 1934 г., когда Сталин выдвинул положение о неизбежности длительного сохранения торговли и денег — вплоть до перехода к коммунизму[313].