§ I. Меньшевики

Весьма существенно отличались от большевистских экономические взгляды лидеров меньшевистского движения, к 1917 г. у них ¦ложилось особое видение Перспектив революции. В теоретическом отношении представляют интерес позиции Г.

2. Маслова, примыкавшего некоторое время к группе «Единство», и Ю, Мартова — лидера левой фракции и центра меньшевистской діартии.

niiimuiiiuiue n jyit—гли гг., в последний период жизни (опубликова- пы в сборнике «Год n;i Родине». Париж, 1922). І Ілеханои, опираясь па хорошо известные высказывания Маркса п Энгельса, утверждал, что «далеко не во всякое данное время возможен переход от одного способа производства к другому, высшему — например, от капитализма к социализму» *.

Россия, по его глубокому убеждению, страдала скорее от не до*, статочного развития капитализма. С этим тезисом, подчеркивал 11л ханов, соглашались практически все русские марксисты. А тот, кт понимал, что период капиталистического развития в России не закон чился, не имел логического права третировать буржуазию как совср шенно отживший общественный класс, способный только вредить дел' прогресса. Поэтому Плеханов рассматривал позицию Ленина, требо вавшегО в «Апрельских тезисах» «полного разрыва на деле со всем интересами капитала»[198], а следовательно, выступавшего за социалиста ческую революцию, как разрыв с марксизмом и переход к анархизму, Ведь именно анархисты неустанно призывали рабочих всех стран , к совершению социалистической революции, никогда не справляясь о том, какую именно фазу экономического развития переживает та или иная отдельная страна 3.

В отличие от Мартова, ратовавшего за «однородное социалистическое правительство» «от энесов до большевиков», Плеханов летом 1917 г. заявлял, что коалиционное правительство не может быть исключительно социалистическим, так как экономическая отсталость России делала широкую массу пока еще совершенно неспособной к сознательному и организованному движению в сторону социализма.

Социалистическая программа в России, по словам Плеханова, могла рассчитывать только на «постепенное осуществление в капиталистическом обществе». А чтобы развитие пошло в таком направлении, необходим компромисс между двумя основными силами: пролетариатом и буржуазией. «Результатом должна быть система широких социальных реформ, выработанная путем всестороннего обдуманного соглашения между революционной демократией и торгово-промышленной буржуазией». Плеханов полагал, что надо требовать уступок от торгово-промышленного класса, так как «могучее развитие производительных сил, несомненно лежащее в интересах этого класса, возможно теперь только там, где рабочее население поднимается до высокого ... уровня жизни» [199].

Сразу же после Октябрьской революции Плеханов обратился с открытым письмом к петроградским рабочим. Он прямо заявил, что октябрьские события его огорчают: пролетариат в России составлял меньшинство населения, крестьянство же было «совсем ненадежным союзником рабочих в деле устройства социалистического способа производства», так как стремилось к частной собственности на землю, «Несвоевременно захватив политическую власть,— писал Плеханов,— русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и -марте нынешнего года»

П. Mac л пи, ти і как и Плеханов, отмечал полную иснозмож- оость¦еоциллнетіг'іеі і і; революции в России и условиях 1917 г., и прежде всего из-зц ее экономической отсталости.

Главным препятствием прогрессивному развитию страны Маслов считал огромное непроизводительное потребление со стороны государства и и Чцих классов. Траты на разросшийся административный аппарат, .Генные расходы отвлекали от производительного труда огромные ресурсы, поглощали основной капитал страны. По мнению Маслова, буржуазия (за исключением некоторых ее слоев, связанных с военными заказами) в делом беднела. Шло сокращение средств производства, одинаково угрожавшее как классу капиталистов, так и классу рабочих.

В том, что и после революционных событий хозяйство России останется товарно-капиталистическим, Маслов сомнений не выражал. Но он полагал, что демократия, опираясь на завоевания Февраля, сможет и должна будеть повлиять на экономическое развитие в более выгодном для трудящихся смысле. Для демократии в России .в 1917 г. прежде всего открывается возможность оказать давление на государственную власть, чтобы путем государственной организации изменить распределение национального дохода (в сторону более производительного его потребления), с одной стороны, и отчасти повлиять на распределение производительных сил страны наиболее целесообразно — с другой[200].

В качестве главного будущего завоевания революции в экономической области Маслов рассматривал отчуждение земли крупных и средних собственников (путем муниципализации). Он указывал, что именно из обновленного сельского хозяйства здоровый импульс передается в другие отрасли и сферы, что «подъем промышленности начнется с деревни». Капитализм в сельском хозяйстве поведет к дифференциации хозяйств, укреплению более крупных; слабые же хозяйства, разоряясь, будут поставлять руки для развивающейся индустрии[201].

На, этой основе, по мнению Маслова, станет возможна и серьезная структурная перестройка — перемещение производительных сил из отраслей и сфер, обслуживающих непроизводительное потребление, в отрасли производительные. Все это в перспективе должно было существенно изменить облик российской экономики, увести ее от отсталости. Таким образом, линией П. Маслова, так же как и Плеханова, была линия компромисса между трудящимися массами России и демократически настроенной буржуазией. Маслов ориентировался на длительное сохранение капитализма, только более цивилизованного и демократичного , Не удивительно, что он резко отрицательно оценивал Октябрьскую революцию, указывая, что в результате ее опасные тенденции экономического развития не были приостановлены, а некоторые из них даже усилились.

По мнению Маслова, после октябрьских событий средства производства страны, ее капитал продолжали сокращаться, промышленность была на грани остановки, а потребление росло. Кризис экономический и финансовый в такой ситуации становился неизбежным, «потому что страна не может продолжительное время потреблять больше, чем опй производит»[202].

В сложившейся экстремальной ситуации Маслов считал пеобхо димым любой ценой остановить нарастание разрыва между производством и потреблением. С этой целью он предлагал усилить налоговый пресс на непроизводительное потребление (особенно предметов роскоши) и вместе с тем -«в интересах самих же -рабочих» временно отказаться от их завоеваний в материальной области: сократить потребление городских классов, увеличить интенсивность труда, ограничить потребление трудящихся, может быть, даже более низким уровнем, чем при самодержавии. В противовес жесткому антибуржуазному курсу большевиков, Маслов требовал ни в коем случае не изымать прибыль у капиталистов и не уничтожать ее путем личного потребления рабочими, не облагать капитал до таких размеров, что станет невозможным его накопление, а пойти на всяческое поощрение капиталистов,,, использующих прибыль на цели расширения производства. В условиях обострения социальных конфликтов такая программа не могла получить поддержки ¦ рабочих, к которым П. Маслов формально апеллировал.

Начало проведения политики военного коммунизма вызвало негативную реакцию у всех представителей меньшевизма. Так, Ю. Мартов в 1919 г. написал ряд очерков, в которых стремился выяснить истоки военно-коммунистического курса. Анализируя социально-экономическое развитие России, Мартов, так же как и Маслов, обращал внимание на преобладание в массах пролетариата потребительской точки зрения над точкой зрения производителя, господство так называемого «потребительского коммунизма» над мотивами организации производства. Он также указывал на наивный социальный оптимизм* некритически верующий, что можно реализовать любые максимальные результаты, так как ресурсы и богатство общества якобы-неистощимы* на пренебрежение к задачам поддержания и обеспечения развития производительных сил, склонность к -решению всех политических вопросов методами вооруженной силы, скептическое отношение к демократическим способам разрешения проблем, пренебрежение к духовной культуре.

Еще раньше, в декабре 1917 г., Ю. Мартов писал: «Дело не только в глубокой уверенности, что пытаться насаждать1 социализм в экономически и культурно отсталой стране — бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей примириться с тем аракчеевским пониманием социализма и пугачевским пониманием классовой борьбы, которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма я представлял себе прямо противоположным «стадности» и нивелировке. Да не иначе понимают социализм и все, воспитанные на Марксе и европейской истории. Здесь же такой «оконно-казарменный квазисоциализм», основанный на всестороннем «опрощении» всей жизни, на культе даже не «мозолистого кулака», а просто кулака, что чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа» 9.

Вместе с тем в отличие от представителей правого крыла меньшевизма — Плеханова, Потресова, Маслова и других — Ю. Мартов не соглашался рассматривать Октябрьскую революцию как заговор большевиков и контрреволюционную авантюру. Он признавал ее неизбежность. Основные причины и идейные истоки послереволюционных

і.д'цсчісон, и том число в социально-экономический сфере, Ма^И ш дел не в’особенностях большевизма, а в предшествующей пНтик правящих классов: в течение четырех военных лет «лравящиеИлпд разрушали производительные силы, уничтожали накопленное Щцпц венное "богатство, решали все проблемы поддержания хозяин то жизни Первобытным методом «грабежа награбленного» — н иди циями, контрибуциями, конфискациями, принудительным тр\ 3, счет побежденных. Мудрено ли,— восклицал Мартов,— что плодны массы начинают с того, чем кончили правящие классы?»[203].

В чем видели лидеры меньшевизма выход из тяжелой ситуации в которой оказалась страна после нескольких лет «военного комму низма?» Ответ на этот вопрос можно найти в материалах VIII Всероссийского Съезда Советов (22—29 декабря 1920 г.), на который с правом совещательного голоса были приглашены представители РСДРП(м) (они составляли всего 0,3% всех участников съезда). От имени партии выступал Ф. Дан. Съезду были предложены альтернативные проекты резолюций по основным вопросам, которые в конечном итоге были заблокированы большевиками (91,7% участников).

Предложенный меньшевиками проект резолюции ло докладу Совнаркома констатировал ситуацию паралича советской системы, замирания всякой жизни во всех организациях трудящихся, превращения гражданской и военной бюрократии в самодовлеющий аппарат, уста- новление диктатуры одной партии. Меньшевики предлагали демократизировать Советскую конституцию, установить свободу печати, союзов, собраний, гарантировать неприкосновенность личности, отменить террор и репрессии.

Не менее важны представленные ими проекты резолюций о задачах восстановления экономики и мерах поднятия сельского хозяйства. В них выдвигались следующие меры: отказ государства от политики общей национализации промышленности, привлечение частного капитала и кооперации; поощрение государством мелкой национализированной промышленности, работающей на вольный рынок; широкое привлечение иностранного капитала при полной гласности в этом вопросе; отмена милитаризации труда и жесткое ограничение трудовой повинности, понижающей производительность труда и негативно влияющей на личность; свободное развитие независимых от государства рабочих и крестьянских организаций, дающих трудящимся простор для самодеятельности; изменение продовольственной политики, предоставление крестьянину стимулов для расширения и улучшения хозяйства; обеспечение за крестьянами неприкосновенного пользования той землей, которую они получили в ходе революции; сведение числа советских хозяйств в земледелии к тому минимальному количеству, которое государство может содержать как образцовые и экономически выгодные; сдача отсталых хозяйств в аренду; упразднение комбедов и других подобных организаций; свобода распоряжения крестьян излишками продуктов, оставшихся после выплаты строго фиксированных повинностей государству: переход к индивидуальному товарообмену (т. с. торговле — вместо прямого продуктообмена) и.

В сущности, здесь были сформулированы все основные пункты будущей программы новой экономической политики, которая были введена по инициативе Ленина лишь несколько месяцев спустя. Но было одно очень важное отличие. Меньшевики считали необходимым

проводить не только экономические реірормм, ип п сочетать их с демократическими изменениями и политическом жизни, полагая, что только это обеспечило бы успех. Данный момент {требование «политического- нэпа») выделялся ими и мри анализе результатов нэповского курса.

Отношение различных групп меньшевиков к практической реализации нэпа было далеко не одинаковым. Так, деятели «Лиги наблюдателей» (небольшая тайная организация, объединявшая в 1922— 1927 гг. меньшевиков, оставшихся в Советской России) восприняли введение нэпа с немалым оптимизмом. Руководители лиги, в том числе такие известные идеологи меньшевизма, как Н. Валентинов, В. Громам, лояльно относились к большевистской власти и выражали надежду, что нэп приведет к отказу от многих дискредитировавших себя лозунгов и принципов.

«Лига наблюдателей» коллективно подготовила доклад-меморандум «Судьба основных идей Октябрьской революции», в котором выделялись те основополагающие концепции большевиков, которые, по- мнению авторов меморандума, оказались разбитыми жизнью. В числе последних были: тезис Ленина о непосредственном переходе от государственно-монополистического капитализма к социализму (который якобы смотрит на нас сквозь все окна современного капитализма),, идеи о построении «скелета социалистического общества» путем создания единого государственного банка, а также ориентация на управление государством всеми поголовно и по очереди (каждая кухарка выучится управлять государством). Не оправдали себя и установки на сплошную национализацию и учет, общественную обработку земель коммунами, налаживание прямого продуктообмена, ликвидацию денег и, наконец, надежды на грядущую мировую революцию.

«Лига наблюдателей» делала вывод: если с горизонта страны удалялись эти ложные идеи, тогда появлялась надежда, что страна пойдет уже по другому и на этот раз правильному, разумному пути[204].

Наибольшее беспокойство у идеологов «Лиги» вызывало «глубокое, непокоренное» сопротивление нэпу внутри ВКП (б), причем в самых ее высших сферах, «Лига наблюдателей» отмечала, что «всерьез и надолго» нэп принят не был, что «только под хлыстом Ленина партия пошла на нэп». Но в целом эта группировка меньшевиков не утратила веры в способность Советской власти к демократизации, особенно под влиянием контактов с демократической интеллигенцией.

Видимо, поэтому идеологи «Лиги» и не усматривали в нэпе опасности отхода к капитализму. Как отмечал И. Валентинов, «капитализма с такой широчайшей национализацией всех важнейших отраслей народного хозяйства нигде не существует». Концепцию нэпа данная группа расценивала как «совершенно новое слово в теории строительства хозяйственной базы социализма» [205].

В противовес «Лиге наблюдателей», группировка менылевиков- эмигрантов, объединившихся вокруг редакции «Социалистического вестника» [206], во-первых, делала ставку на падение большевистской власти и, во-вторых, расценивала практику нэпа как проведение чисто капиталистических мероприятий. В связи с переходом к нэпу большое место

и публикациях «(джп л листи чес кого пестика» заняла тема термидора- (перерождения русской революции).

В отличие от лидеров «левой» оппозиции в самой ВКП(б), которые тоже писали о термидоре (Л. Троцкий и др.), авторы «Вестника» не осуждали в принципе развитие в СССР капиталистических укладов. ('Гакая эвол дан их вполне устраивала, поскольку, как казалось, подтверждала старый тезис меньшевизма о невозможности социалистических преобразований, пока они не будут подготовлены длительным развитием капитализма.)

«Мы не ставим большевикам это («развитие капиталистических сторон хозяйства») в вину,— писал «Социалистический вестник» по горячим следам XIV съезда ВКЩб).— И если политика... победителей (на съезде.— В. П.) пойдет по этому пути, то с нашей точки зрения, это будет лишь разумным учетом существующей и пока непреодолимой внутренней и международной обстановки. Но великое преступление большевиков в том, что все экономическое развитие они хотят подчинить потребности их диктатуры... в самосохранении»[207].

В специфических условиях нэпа редакторы «Вестника» считали необходимым защищать рабочий класс одновременно от «коммунистической диктатуры» и «усиливающейся в ходе нэпа буржуазии». При этом они предлагали рабочим «организовываться на почве частнохозяйственных, буржуазных, капиталистических отношений» и утверждали, что «лишь на этой почве он (рабочий класс.— В. П.) может с успехом вести борьбу за свои повседневные интересы и конечное освобождение». Авторы «Социалистического вестника» обвиняли ВКП(б). в том, что, стремясь к сохранению «диктаторской власти» и ради этого: приспосабливая весь государственный строй к потребностям новой, советской, буржуазии, она тем самым «усыпляет волю рабочих к отстаиванию своих классовых интересов» и подготавливает «термидорианско- бонапартистское перерождение» советского общества [208]. Чрезмерная уверенность меньшевиков в правильности прогноза об обуржуазивании ВКП(б) привела к тому, что они не увидели другой — ультралевой опасности, изначально грозившей нэпу и в конце концов реализовавшейся в нашей истории.

В отношении крестьянства позиция меньшевиков, как представляется, отличалась 'большим реализмом. Главными задачами РСДРП (м) в решении крестьянского вопроса провозглашались: в экономической области — обеспечение крестьянину надежного права владения и распоряжения землей через систему долгосрочной аренды с нравом ее переуступки, законодательное регулирование сельскохозяйственного налога (в целях устранения царившего в этом деле произвола), а также общее снижение налогов для большинства сельского населения; в политической области — уравнивание крестьянства в избирательных правах с рабочим классом и свобода создания общественных организаций. Характерно, что меньшевиками предусматривались и такие меры, как предоставление органам местного самоуправления преимущественных прав на приобретение отчуждаемых земель п законодательное нормирование арендных сделок в целях недопущения кабальных форм аренды.

По стратегическим программным целям меньшевистская партия оставалась социалистической организацией. Поэтому, формулируя основные пункты ее аграрной программы, Д. Далин в марте 1925 г.

заявлял: «Наша париш мс видит основании делан» частную собствен ность па землю своим лозунгом... Не и этом месте жмет деревенский сапог. Не в этом главная болячка современной деревни»: Еще раньше, в декабре 1921 г., в «Социалистическом вестнике» в качестве одного из главных было сформулировано требование «свободного образова вин кооперативов всех видов»17.

Экономические и политические итоги нэпа с позиций меньшевистской партии были подведены в книге А. Югова «Народное хозяйство России и его проблемы», изданной в Берлине в 1929 г. По мнению ее автора, восстановительный период в стране не был закончен к 1926 г., как утверждало советское руководство, а продолжался и на момент написания книги. К такому выводу Югов пришел потому, что в качестве критерия завершения восстановления экономики брал не достижение довоенных показателей, а исчерпание роста за счет «досоветских» резервов основного капитала промышленности. Поскольку капитализм никогда не использует всех имеющихся в его распоряжении технических возможностей (в этом утверждении А. Югов ссылался на мнение известного экономиста Базарова), постольку рост советской экономики за счет старых резервов действительно мог продолжаться и после того, как был достигнут довоенный уровень производства. Однако приближающееся исчерпание таких резервов вплотную ставило перед страной проблему накопления, а вместе с тем обнаруживало и пределы дальнейшего ес развития на путях нэпа.

Анализируя возможные источники расширенного воспроизводства,

А.              Югов указывал на опасность закабаления страны в результате бесконтрольного привлечения иностранного капитала, но при этом полагал, что умелое использование противоречий между капиталистическими государствами позволит избежать этого. Что же касается источников внутреннего накопления, то они, по мнению Югова, истощены политикой большевиков: государственная промышленность сама не может существовать без дотаций; частная промышленность не осуществляет накопления, боясь конфискаций; единственной отраслью, где появились накопления, является сельское хозяйство. Но эти накопления, едва достаточные для развития самого аграрного сектора, государство изымает на нужды индустриализации. Общий вывод из анализа проблемы накопления содержится в следующих словах автора книги. «Мы показали,— утверждает он,— что власть, по имени социалистическая, в своей политике вынуждена объективными условиями либо решаться на заведомо обреченные на неудачу утопические мероприятия (левый курс), либо проводить политику чуждых пролетариату классов»18.

Исходя из всей системы взглядов меньшевиков, более вероятным Югову представлялся второй путь. «Нужно примириться с тем,— писал он,— что в России объективные условия требуют, чтобы страна развивалась по преимуществу в условиях капиталистического хозяйства» 19. Однако очень скоро обнаружилось, что победу одержал как раз «левый курс»; началась форсированная индустриализация, сплошная коллективизация сельского хозяйства.

Анализу создавшейся ситуации А. Югов посвятил новую книгу «Пяти летка», в послесловии к которой Ф. Дан писал: «Рамки нэпа лопнули с окончанием восстановительного периода, но лопнули не в

тех формах, как мы ожидали» 211 111 вопросов, рассмотренных п книге, наибольшим 'Интерес представляю і оценки хода выполнения нервов пятилетки и результатов коллективизации. Автор акцентировал внимание на том, что выполнение пяти лети его плана относится лишь к производственной его части, тогда как задачи роста благосостояния народа и г \.ема культурного уровня остались по существу в забвении. Другую особенность первой пятилетки А. Югов усматривал в том, что ппа выполнялась не планомерно, а ударными кампаниями, «волнистой линией», так что одни отрасли перевыполняли свой план, а другие — недовыполняли.

Говоря о коллективизации, А. Югов подчеркивал ее объективную обусловленность отсталым уровнем советского сельского хозяйства,, наследованным еще от дореволюционной эпохи и не соответствующим потребностям быстро растущей промышленности. Вступление на путь коллективизации, по его словам, отчасти вытекало из необходимости обеспечения промышленности продовольствием и сырьем. В то же время Югов констатировал, что путь этот не был единственно возможным, но был единственным, совместимым с большевистской диктатурой. Среди итогов коллективизации наряду с явно отрицательным (страдания миллионов крестьян, резкий спад животноводства, рост бесхозяйственности и бюрократии при сохранении частнособственнической ориентации крестьянина) в книге назывались итоги, которые автор трактовал как положительные. К ним А. Югов относил социальную нивелировку деревни, техническое перевооружение сельского хозяйства, замену трехполья более совершенными системами земледелия, рост посевных площадей вследствие ликвидации чересполосицы, повышение товарности за счет увеличения доли посевов пшеницы. Однако скептически относясь к перспективам строительства социализма в СССР, А. Югов рассматривал указанные сдвиги как элементы создания той производственно-технической базы, на которой «впоследствии быстрым темпом вырастет крепкое крестьянское собственническое хозяйство»[209].

Что же касается оценки Юговым общих перспектив советской экономической системы, то после качала реализации сталинской «генеральной линии» он полагал уже маловероятной реставрацию частнокапиталистических отношений. В то же время он писал, что «невозможность для всякой власти вести все промышленные предприятия, находящиеся сейчас в руках государства, сколько-нибудь рационально, невозможность вновь облагать тяжелыми налогами население для того, чтобы финансировать все хозяйство, и, наконец, воздействие имущих социальных групп заставят всякое государство, которое придет на смену современному режиму (так же, как советскую власть в случае ос отступления, спуска на тормозах), осуществить в некоторых размерах денационализацию и допустить новое частно-промышленное предпринимательство»[210].

Россия, по мнению Югова и других идеологов меньшевизма, кока н высокоразвитых странах не победит социализм, будет по преимуществу страной государственного капитализма, и в этих условиях решающее значение для трудящихся приобретает характер государственной власти. «Если большевизм,— писал Югов,— сменится реакцией, то денационализация будет лишь заключительным актом в период сверх-

индустриализации, шічжшіенси трагедии ограбления народных масс.,. Но если большевизм сменится демократией или советская пласті, под влиянием недовольства пролетариата вступит па путь демократизации, то сохранение в широких размерах государственного хозяйства будет иметь первостепенное положительное значение с точки зрения интересов широких .масс и в первую очередь рабочих»23. В этом пункте воззрения А. Югова отчасти сближались с позицией «Лиги наблюла- телей» периода 1920-х гг., также допускавшей демократическую эволюцию советского социально-экономического строя.