ГЛАВА 21. КОНЦЕПЦИИ НАРОДНОХОЗЯЙСТВЕННОГО ПЛАНИРОВАНИЯ

Пришедшим в октябре 1917 г. к власти большевикам построение планового хозяйства виделось как двусторонний процесс:              «снизу»

|,олжны были создаваться органы рабочего контроля — первичные ячейки, увязывающие разрозненные субъекты рыночной экономики в целостный организм, и «сверху», через национализацию земли, банков, крупных предприятий, создание единого центра, руководящего всем народным хозяйством страны.

Жизнь быстро показала крайнюю сложность практической реали- ізции подобной программы, невозможность ее осуществления «в ЧИС- ИЩ виде». Органы рабочего контроля, например, так и не смогли стать носителями общепролетарского (народнохозяйственного) начала, а выражали интересы по преимуществу локальные, текущие и потребительские. Их роль вскоре была сведена к минимуму.

Сложнее обстояло дело с единым центром. ВСНХ, образованный S декабря 1917 г., который первоначально претендовал на выполнение них функций, быстро превратился в обычное министерство промышленности. Его многочисленные отраслевые подразделения (главки и центры} должны были осуществлять детальное руководство всеми предприятиями, перешедшими в собственность государства, причем национализация явно приобретала сплошной характер. Бюрократизм подобной системы не вызывал ни у кого сомнения.

Слабости рабочего контроля и бюрократизму единого центра мно- I не экономисты-большевики предполагали противопоставить единый so іяйственньїй план — стержень хозяйственного процесса, предохраняющий общество и пролетарскую власть от разрозненных и неэффективных решений. Именно эта тема стала ключевой в дискуссиях по проблемам планирования периода гражданской войны и «военного коммунизма». Соответствующие проблемы подробно обсуждались на IX съезде РКП (б),, на съездах Советов и на съездах совнархозов. Понимание единого хозяйственного плана основывалось на популярной среди социалистов концепции «единой фабрики» и сводилось к тому, что план является своеобразным расписанием, указывающим кому и иго производить, где брать сырье и материалы, куда поставлять готовую продукцию.

Однако в конкретных условиях военного времени и военно-комму- пмстической экономики проявились расхождения в интерпретации целей и задач единого хозяйственного плана. Ряд экономистов (Л. Н. Крицман, Ю. А. Ларин) стремились к немедленному построению тотального плана-расписания и максимальной централизации хо- зннстнешюп жизни. Плановое хозяйство дли мих олицетворялось прежде всего в деятельности центрального ші:іионо-р;н'ПрЄАЄЛНтельпого органа (Комиссии использованпя материальных ресурсов при ВСІ IX), который распределял бы по возможности всю производимую в стране продукцию К

Сторонники другого подхода {Л. Д. Троцкий, С. И, Гусев) считали неизбежным выделение в плане ведущих звеньев для каждого этапа восстановления советской экономики и концентрацию усилий центра именно на этих звеньях. Отсюда следовал вывод о расширении самостоятельности местных органов власти в регулировании деятельности предприятий на своей территории (против чего решительно возражал Л. Н. Крицман) [342]. В этой логике и был разработан знаменитый план ГОЭЛРО, вокруг которого объединилась большая группа российских ученых и инженеров. Подготовленный комиссией ГОЭЛРО документ был обсужден и одобрен VIII съездом Советов (декабрь 1920 г.). Он имел программный характер и был нацелен на коренную реконструкцию народного хозяйства на базе электрификации как стратегического направления[343]. Однако при всей его важности план ГОЭЛРО представлял собой в первую очередь инженерно-экономический расчет и потому был лишь ступенью на пути к целостной плановой системе.

Разработки, о которых только что шла речь, несмотря на присущие им различия, основывались на реалиях «военного коммунизма» и в основном не выходили за рамки его доктрины: упор делался из поиск правильной системы централизованного распределения факторов и результатов производства, а также организационных форм, обеспечивающих централизованное планирование и управление.

Новый этап в развитии теории и практики планирования открыл нэп.

Анализ реальной ситуации показывал, что упорядочение хозяйственной жизни, введение ее в организованное русло требует вовсе не натурализации и тотальной централизации всех сторон экономического процесса. Напротив, появление самостоятельных и ответственных производителей, заинтересованных благодаря действию рыночных ме-j ханизмов в быстром росте своего производства, позволяет государст-J ву концентрировать внимание на узловых моментах народнохозяйст! венного развития, а также побуждать самостоятельных производите! лей к полезной для всей страны деятельности. Именно в начали 20-х гг. был впервые четко сформулирован тезис о совместимости пла-Ц на и рынка —¦ пока еще применительно к переходному периоду от ка! питализма к социализму. Так, известный экономист и философ, один! из ведущих работников Госплана В. А. Базаров указывал, в частно-’ сти, на два принципиальных момента, объясняющих, почему нэп, легализуя рынок и вводя хозрасчет, создает более благоприятные условия

¦я планирования, чем сисрхцеїп рплн іііпаи система «поемного ком имама»: «Но мерных, оп облегчил о - гатшлепме личной злиптерс ипшоети каждого трудящегося и результатах труда личной отнет- н'мпости а а добросовестность труда. 'Во-вторых, и это особенно нажни, оп чрезвычайно упростил функции фактической проверки работы предприятий, а следовательно, и всяческое хозяйственное регулирование» [344],

Обращалось внимание и на необходимость осуществления соответствующих изменений в системе плановых и регулирующих органов, перенесения центра тяжести в них с административно-директивных акций на планово-регулирующие. Особо речь заходит о Госплане: 'данный в феврале 1920 г., этот орган задумывался в военно-комму- ¦тической системе, но приступил к активному функционированию е в условиях нэпа.

В начале 20-х гг. активно заявили о себе экономисты буржуазно- либерального направления — А. Л. Рафалович, Б. Д. Бруцкус, II. Чубутский и др. Журнал «Экономист» публикует статьи, в которых обосновывается глубокая внутренняя связь директивного планирования с низкой эффективностью производства, расцветом бюрократизма, Принудительностью труда, преобладанием в массах трудящихся мотивации наемного работника, а не хозяина. Особый интерес в этом отношении - представляет работа Б. Д. Бруцкуса «Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе» (Экономист. 1922. № 1, 2, .3), Получившая впоследствии международную известность.

2П-е гг. стали наиболее плодотворным периодом в развитии теории и практики планирования. В дискуссиях по этим проблемам принимали участие видные экономисты страны — В. А. Базаров, Н. И. Бухарин, А. М. Гинзбург, В. Г. Громан, Н. Д. Кондратьев, Н. П. Макарон, Г. Я. Сокольников, С. Г. Струмилин, Л. Н. Юровский и многие другие. Госплан и ВСНХ, Наркомфин и Наркомзем не просто разрабатывали плановые документы в пределах своей компетенции, но выдвигали альтернативные концепции социально-экономических перспектив страны. Открытое сопоставление позиций было благоприятным фактором для решения задач планирования.

Прежде всего был выдвинут и получил довольно широкое распространение тезис о необходимости сочетания перспективного и текущего планирования. Конкретизируя этот принцип, Г. М. Кржижановский предложил, а I съезд плановых органов (март 1926 г.) одобрил идею о целесообразности разработки целостной системы, включающей го-

.              ,              „              V|V|              f              MViuniHt

лось также параллельно мести конъюнктурные наблюдения. ГІріїїшп- пмнлыюе значение нмелн пыпод о необходимости четкого разграничь ним целей, стоящих перед планированием на различные периоды, и связанное с этим понимание существенных различий в методологии, структуре и содержании плановых документов, «Мы по-разиому подходим методологически к задачам, стоящим в разрезе одного года, и разрезе пяти лет, в разрезе десяти и более лет», — говорил тогда Г. М. Кржижановский, первый председатель Госплана. «Годовой план —¦ это больше всего план эксплуатационный... Генеральный план, охватывающий 10—15-летний период, прежде всего имеет строители ную концепцию, план пятилетний представляет и часть эксплуатациип ного плана, и часть плана строительства»[347].

Работа над этими документами интенсивно велась на протяженна 20-х гг. На 1925/26 хозяйственный год Госпланом были разработаны первые контрольные цифры, которые с 1927/28 гг. стали утверждаться правительством в качестве годового плана, В результате длительных обсуждений было подготовлено несколько вариантов пятилетие™ плана, который официально был утвержден в 1929 г. на период 1928/29—1932/33 гг. Среди различных проектов первой пятилетки, вы двигавшихся с 1926 г., повышенный интерес представляет документ, представленный Госпланом СССР II съезду плановых органов (марі, 1927 г.) — «Перспективы развертывания народного хозяйства СССГ на 1926/27—1930/31 гг.», который разрабатывался фактически под руководством С. Г. Струмилина и стал предметом весьма острых дискуссий. А параллельно был выдвинут и обсуждался интересный проект ВСНХ, реальным руководителем которого был А. М. Гинзбург, — «Материалы к пятилетнему плану развития, промышленности СССР на 1927/28—1931/32 гг.».

В 1925—1932 гг. велись исследования и в области генеральное» плана. Последовательно функционировало несколько комиссий по ег подготовке: комиссия П. С. Осадчего (1926—1928 гг.), комиссия Н. А. Ковалевского (1928—1930 гг.), комиссия Г. И. Ломова (1931 — 1933 гг.). Если первым разработкам были в наибольшей мере ирису щи методы экстраполяции, то в дальнейшем были предложены и в -определенной мере опробованы такие подходы, как составление балаи са и математическое моделирование, прогнозирование технического прогресса и др.

В научной литературе и практической деятельности экономистов уже в первой половине 20-х гг. наметились два подхода к пониманию роли и задач планирования в условиях нэпа. С одной стороны,

Н.              Д. Кондратьев (руководитель Конъюнктурного института и видный экономист-аграрник) фактически видел в плане по возможности наиболее точный прогноз будущего движения народного хозяйства. Он указывал на ограниченность прогностических возможностей в условиях колоссальной разрухи и настойчиво предостерегал от разработки далеко идущих планов, справедливо полагая, что на этом пути работа может вылиться в беспочвенные фантазии. С другой стороны, свое представление на сей счет выдвинул и В. А. Базаров. Исходя из, того что основной задачей настоящего и обозримого будущего является восстановление разрушенного народного хозяйства и коренная реконструкция страны на новом техническом и социальном фундаменте, он считал правильным вообще не связывать плановый документ с

фетиимп цремепиіііми рамками, а дать в. нем анализ целевого со 1              ¦ ишя, к которому должно прийти общество, ука.ча'п» изаі шоу низан

ные. проблемы, которые предстоит решать на этом пути. Названные два подхода были качественно различными, но не противоположными идеологически и потому вполне совместимыми, поскольку естествен- ним и даже желательным является совмещение прогноза объективной

• ации и собственно специальной программы действий.

В этой же связи В. А. Базаров выдвинул интересную методоло-

1. скую идею о соотношении генетического и телеологического под-
2. сч.ин, которая первоначально не встретила принципиальных возраже- нііі, но позднее стала одним из ключевых моментов околонаучных нмлитических спекуляций эпохи «великого перелома». Имелось в ви- іу, что при разработке плана необходимо сочетание поиска путей к уостижению поставленных целей (телеология) с проецированием в бу- іущее фактической динамики настоящего (генетика). По мнению Ба- ырова, «поле телеологического конструирования тем сильнее расшивается за счет генетического прогноза, чем полнее охвачена данная м'расль оперативным воздействием государства». Следовательно, те- мюлогически должен разрабатываться план для национализированных отраслей (прежде всего промышленности), а генетически — план сель-

кого хозяйства, причем в силу доминирования в СССР аграрного гктора генетически разработанный план его должен составлять основу для целостного народнохозяйственного плана[348].

В начавшейся дискуссии часть экономистов указывала на известную искусственность подобного противопоставления. Да и сам автор признавал условность своих разграничений, хотя и считал необходимым учитывать их в плановой практике. Однако последовавшая в середине 20-х гг. резкая политизация экономической науки перевела об- * уждение в иную плоскость: в работах С. Г. Струмилина, Р. Е. Вайс- ьнргащ ряда других экономистов Госплана генетический подход был ні клеймен как преклонение перед стихийностью хозяйственного ро- ' га и его место в лучшем случае ограничивалось рамками текущего (годового) планирования. Лишь телеология провозглашалась подлинно социалистическим, пролетарским принципом перспективного планирования. Такой поворот имел важные последствия и для развития

• обственно теории и методологии планирования, более конкретных lt;то проблем.

Важным методологическим вопросом в 20-х гг. считалось изучение хозяйственной конъюнктуры и закономерностей роста советского хозяйства. Разумеется, авторы подобных разработок сознавали невозможность строить планы на базе элементарной экстраполяции. Речь шла об ином — о наличии в хозяйственной системе некоторых устойчивых тенденций, типичных для данного этапа, которые надо учитывать в планировании. Предметом специального изучения стали тогда закономерности восстановительного процесса и перехода от него к коренной реконструкции народного хозяйства. Соответствующие выводы использовались при построении контрольных цифр на 1925/26 г. и ряд последующих лет, в первоначальных проектах1 первой пятилетки. Процесс хозяйственного восстановления был описан В. А. Базаровым в ииде «затухающей кривой», означавшей замедление темпов роста по мере преодоления разрухи и вовлечения в производство замороженных ранее ресурсов. А статистический анализ руководителя Конъюнктурного Совета Госплана В. Г. Громана позволил выявить некоторые устойчивые соотношения темпов восстановлении отдельных ОТр.'К'Лб и тенденции изменения стоимостных пропорции''.

Впрочем, исследователи этих закономерностей новее не стоили и позициях механического падения роста по мере приближения к эконо мическим параметрам 1913 г., равно как и непременного автоматиче* ского достижения довоенных пропорций. Наоборот, настойчиво под* черкивалась мысль о переплетении восстановительных и реконструк* тивных процессов, об экономической и социальной порочности пред ставлення, согласно которому сперва должен завершиться восстанови тельный процесс, а затем уже можно будет приступить к реконструк ции. Понятно, что вклад обоих процессов на разных стадиях развитии не мог быть одинаковым. Поэтому был поставлен принципиальный дг планирования' вопрос: в какой момент должен осуществляться пер ход от преимущественно восстановительной политики к реконструкти ной? Восстановление и реконструкция в действительности имеют пр тивоположные тенденции воздействия на экономику — с течением вр ¦мени рост под влиянием первого замедляется (так как исчерпываю ся задействуемые ресурсы прошлого), а под влиянием второго возр стает (происходит накопление новых ресурсов, которые не сразу да отдачу). Отсюда следовал вывод, что переход этот наиболее удач тогда, когда вклад обоих процессов в темп экономического развит! оказывается примерно одинаковым [349].

Важной областью методологических исследований, а потом и политической борьбы стал анализ существа балансового метода и его роли в планировании народного хозяйства. Без обеспечения сбаланси рованности, т. е. пропорциональности, согласованности различных отраслей и сфер экономической и социальной жизни невозможно бы ло всерьез говорить о планировании. «Постоянная, сознательно под держиваемая пропорциональность, действительно, означала бы планомерность», — писал еще в 1901 г. В. И. Ленини., Однако открытым оставался вопрос о путях практической реализации этого принципи

Уже в начале 20-х гг. Госплан а ЦСУ провели серию исследований по разработке отчетного годового народнохозяйственного баланса как предпосылке баланса планового. Крупным вкладом в развитие мл ровой экономической мысли стал подготовленный в ЦСУ под руко водством П. И. Попова межотраслевой баланс за 1923/24 г., основу которого составил получивший впоследствии широкую популярность метод «затраты — выпуск»[350]. Позднее Г. А. Фельдманом (в рамках комиссии по генплану Н. А. Ковалевского) были выполнены работы по математическому моделированию сбалансированного роста народ, ного хозяйства на длительную перспективу[351]. И вообще мало кто пг писал тогда о необходимости обеспечения равновесного роста эконо мики. Вместе с тем некоторые экономисты (например, М. Бирбраер,

А.              Вайнштейн, Н. Кондратьев) обращали внимание на известную фор мзльнэсть балансового метода, взятого изолированно от других эконо

I 'ICC К И X И1 ІСТру МСМ ГОІГ мидь HHdji їм и и |мпш и nuv ш

w ш* пшдетелытмуег о его реалистичности, о наличии па практике ¦чаш із мои, обеспечивающих рост иссх частей народного хозяйства достижение целевого состояния н.

Между тем начиная с 1927 г. руководство Госплана сделало упор леипо па формальную сбалансированность своих расчетов, выполйене которых гарантируется появлением нового экономического фено- "¦па — «творческой воли революционного пролетариата». Надо толь- ), чтобы план был способен увлечь своими целями трудящихся на их ллизацию. Этим объяснялись перспективы роста, которые от проек- I к проекту становились все более масштабными и все менее объяс- шмыми чисто экономически. Плановые разработки принимали вид ' (дробнейших расчетов, обоснованность которых вызывала большие эмиения у многих экономистов.

В противовес такому подходу А. Л. Вайнштейн, Н. Д. Кондратьев, і. П. Макаров выдвигали тезис о необходимости при разработке і 'рспективного плана ориентироваться на создание наиболее благоприятных экономических условий для накопления и использования капитала, ставили вопрос о внедрении в хозяйственную жизнь рыча- нgt;11( заинтересовывающих предприятия наиболее эффективно приме- шпъ имеющиеся у них ресурсы. Они критиковали госплановские просты пятилетки за недостаточную проработку вопросов макроэкономической сбалансированности в системе предлагаемых мероприятий по индустриализации страны. Проблема динамического равновесия (соні ношение ожидаемого национального дохода, накопления и потреб- и'пия, размеров инвестиций и их отдачи) занимала центральное понижение в их концепции. Названные экономисты подчеркивали, что обильные цифровые расчеты следовало бы заменить более глубоким обоснованием концепции экономической политики на предстоящий период. «Весьма возможно, — писал Н. П. Макаров, — что результаты такой'проработки плана не всегда будут иметь внешнюю табличную gt; гройность, что, увы, в таком плане текста окажется не менее, чем і аблиц, что в этом плане будет меньше предсказаний и больше укавший, что и сколько надо сделать, чтобы получить желательный эффект, и при каких условиях это должно делаться»[352]. Однако подобные ¦поражения наталкивались на стену из политических обвинений в -буржуазной ограниченности», а затем и вредительстве.

К

Наконец, принципиальное значение имел вопрос о критериях социально-экономического прогресса, которые следовало заложить в перспективный план в качестве стратегических установок. Ранние проекты Госплана содержали тройственный критерий — максимальный рост производительных сил, социализации (обобществления) и благосостояния народа. Однако, как показывали А. Л. Вайнштейн и дру- | не, в текущей экономической политике рост этих параметров может ¦ чодить в противоречие друг с другом, а потому нужно определить их онодчиненность. Большинство оппонентов официальных проектов под- іеркивали первостепенную роль динамичного развития производительных сил как необходимого условия достижения всех других плановых гелей. «В течение короткого срока может оказаться целесообразным

uvuumcinnjit'imoro хозипетиа такие отрасли, которые дли этого еще і ¦ созрели, и которых обобществление на данной cry пени их развития г стимулирует, а стесняет рост производительности труда. Но в рамка длительного периода такая политика пн при каких условиях не можі • быть целесообразной. Ибо превратить на 5, 10, Г5 лет общественпуі организацию из формы хозяйственного развития в его «оковы», хотя б для отдельных отраслей труда, значило бы дискредитировать самы принцип обобществления, подготовлять в грядущем частичное поражс ние и отступление социализации тем вернее, чем настойчивее прово дится в настоящем ее нерациональное применение», — писал В. А. Б а заров [353] (продолжавший еще работать в Госплане).

Авторы же проекта пятилетки с течением времени, напротив, пес сильнее склонялись к признанию первостепенной роли социализации (понимавшейся как торжество государственной или кооперативной соб ственности на средства производства), ради чего можно пойти и па временное падение производительных сил. С. Струмилин, Л. Шанин и А ряд других экономистов полагали, что на данном этапе вполне воз* Я можно обеспечить торжество в нашей экономике социалистических I тенденций, хотя бы ценой временных жертв в развитии производитель* 8 ных сил, применяя этот тезис и к сельскому хозяйству.              8

Коренной перелом хозяйственно-политических принципов функцію* 8 нирования советского общества на рубеже 20—30-х гг. и утверждение 8 административно-командной системы создали качественно иную ситуа* В цию не только для хозяйственной практики, но и для развития науки. В Исследования многих перспективных проблем (среди которых межот- 8 раслевой баланс, экономико-математическое моделирование, объектив- 8 ные закономерности хозяйственного роста, оптимизация плановых ре* 8 шений и т. д.) были резко ограничены или прекращены, а многие зко* Д номисты — репрессированы. Все это имело серьезные негативные по-Я следствия для самой культуры экономического анализа.              \              Н

Развитие теории планирования вступило в новую фазу. Имел.юИ в это время произошел фактически раскол плановой науки на два Я почти не пересекающихся друг с другом направления. С одной сто- Я роны, велись работы, посвященные отдельным специальным вопросам: И использованию балансового метода в планировании, системе показа-И телей, взаимосвязи между планированием и стимулированием произ-Я водства, а также ряду конкретных вопросов технологии и организации Я планирования. Особое место занимает здесь разработка концепции Я второго пятилетного плана — одного из наиболее обоснованных доку-Я ментов такого рода в нашей экономической истории. С другой сторо-Я ны, это политэкономические работы, в которых шла речь об обуслов* Я ленности планирования общественной собственностью на средства про- Я изводства и невозможности его при капитализме, об «особой роли» Я планомерности в экономике социализма и связи планомерности со все- Я ми экономическими законами и категориями этой системы и т. д. Од- Я нако как конкретно-экономические, так и общеэкономические работы Я характеризовались откровенной апологетикой, отсутствием глубокого Я критического анализа действующих принципов планового хозяйство- Я вания, что было вполне естественно в условиях победившей и находив- 8 шейся тогда на подъеме хозяйственно-политической системы стали I низма.              I

П ттлодоннинях 30-х гг. стид бсорпздолнно господстпоиать ила- mmiiiii фетишизм с характерными дли него субъективистской триконкой реальных производственных отношений, возведением иепосред- |ценной планово-управленческой деятельности в ранг объективного юпомического закона. Это не прошло мимо внимания некоторых сотских исследователей. Так, Г. Дементьев анализировал возмож- ооть своеобразного фетишизма в советских условиях, поскольку «са- gt; понятие экономического закона меняется, т. е. видоизменяется со- ношение между экономической закономерностью и самим субъек- и»м, и в соответствии с этим появляются новые моменты, маскирующие сущность, за свободой забывается необходимость, за субъективным забывается объективное, экономические процессы сводятся к технике планирования, экономические отношения многосторонне запутываются»[354].

Однако подобные рассуждения были скорее исключением. Характерными же для того времени стали представления о планировании (или даже плане) как экономическом законе социализма, причем в вы- ічунлсниях ряда авторов он назывался даже основным законом, законом движения советской экономики[355]. Утверждалось также, что социализму не свойственны объективные законы развития хозяйства, так как «против равнения на объективные законы» направлены наши планы (особенно активно подобные идеи пропагандировал А. Стецкий, занимавший в 30-е гг. видные посты в ЦК ВКЩб) [356]). Вместе с тем и ряде публикаций отмечается и то, что планирование само базируется на некоторых внутренних закономерностях социализма, хотя анализ и не идет дальше этой абстрактной постановки[357].

Еще одной характерной чертой работ рассматриваемого периода Гнало сведение анализа реальных процессов к конкретным хозяйственным формам, которые в результате становятся критерием планирования. Это выразительно контрастировало с методологическими принципами недавнего прошлого. Еще в 1926 г. В. А. Базаров обратился к анализу проблемы оптимальности планирования, справедливо полагая, ч го не только наличие плановых документов как таковых, но даже совпадение фактических данных с запланированными не может свидетельствовать о действенности планового механизма: ведь намеченный в плане и реализованный на практике курс мог быть неоптимальным2|. Теперь же возобладала и абсолютно доминировала иная, формальная точка зрения. Директивное адресное планирование было признано неотъемлемой чертой планового хозяйствования. И соответственно, охват им всех отраслей и сфер экономики расценивался как признак полной победы планомерности, утверждения ее безраздельного господства.

Весьма типичными в этом отношении являются слова одного из руководителей Госплана 30-х гг. В. И. Межлаука: «Второй пятилетний план знаменует собой новую веху, новый, более высокий этап в исто- рпи планирования. Вторая пятилетки отличается от первого пятилет- ікто плана широтой охвата ил а пируем ых объектов, большей разработкой технических проблем, большей научной обоснованностью. Во втором пятилетием плане все хозяйство охватывается непосредственным конкретным планом. Эта полнота охвата находит выражение в возросшем количестве объектов непосредственного планирования, что повышает конкретность, оперативность плана... Первая пятилетка охватывала детально разработанным планом около полусотни отраслей промышленности; второй пятилетний план охватывает уже 120 отраслей». Экономистами подчеркивалось также проникновение плана во все детали общественного производства, значительная конкретизация натуральных показателей, распространение централизованных плановых заданий не только на крупную, но также на мелкую и местную промышленность, на предприятия промысловой кооперации и почти на все сельское хозяйство[358].

Подводя итоги, можно сказать, что первое послереволюционное двадцатилетие стало временем взлетов и падений — экономической науки вообще и теории планирования в частности. Опыты «военнЪго коммунизма» сменились глубокими исследованиями и разработками 20-х гг., за которыми последовали тяжелые 30-е гг. Разумеется, изучение проблем планирования не могло прекратиться полностью, но качество этих разработок неотделимо от существовавшей в стране общественно-политической атмосферы. По этим причинам плановая теория к концу 30-х гг. оказалась в глубоком кризисе, преодоление которого должно было стать важнейшей задачей последующих поколений экономистов.